Профессор Амлетссон - Адель Гельт

- Жезл. Ну, концентратор, - пояснил я. - Очень, очень модная на севере Атлантики модель, стоит баснословных денег — лично я отступился, увидев цену в пять тысяч еврофунтов…

- Эта модная модель, - улыбнулась Анна, - продается у нас не на каждом, конечно, углу, но в специализированных магазинах. Всего-то и требуется, что партийный стаж не менее двух лет — чтобы мощный инструмент не попал в руки подростков и совсем уж детей.

- Мне даже интересно стало, - я, как смог, изогнул бровь. - Кто у кого скопировал, наши у ваших или наоборот?

- Профессор, когда окажетесь дома, пойдите в ближайший магазин маготроники, и посмотрите на пяточку любой из упомянутых модных новинок. Если внимательно вчитаться — например, у Вас просто хорошее зрение или найдется увеличительное стекло — Вы наверняка прочитаете нечто вроде «17 рублей 42 копейки. Сделано в СССР».

Тем временем, кончик жезла, направленный на раскрытую страницу паспорта, блеснул зеленым.

- Я отлично вижу, а значит, увидит и официант, - принялась пояснять свои действия Анна Стогова, что Вы — профессор, преподаватель учебного заведения, заведующий кафедрой, имеете срочный контракт с Советским Государством, то есть — занимаете одиннадцатый социальный ранг. В табели научной службы выше Вас находятся только обладатели высшего, двенадцатого, ранга, действительные члены академии наук СССР.

- Ого, - обрадовался я. - Высокий уровень, большая честь, серьезное доверие!

- Вам обязаны предоставить, - девушка будто не обратила внимания на то, что я ее перебил, явно цитируя нечто вроде служебной инструкции, - три приема пищи в сутки в ресторанах не ниже второго государственного или первого коммерческого рангов, а также неограниченное количество таких приемов в любом кафе третьего ранга и ниже. Все это, разумеется, безо всякой оплаты.

Анна поместила жезл обратно туда, где он находился — этот момент я снова упустил — и сделала приглашающий жест. - Прошу Вас, профессор, проследовать за мной, - девушка вновь перешла на архаичный британский, - по направлению к ближайшему ресторану!

Во все время разговора мы стояли на месте: благо, нас можно было легко обойти, и потому профессор со спутницей никому особенно не мешали. Теперь же настала пора устремиться к цели.

Я двинулся следом за переводчицей. Багаж мой левитировал рядом — при этом я совершенно не ощущал расхода эфирных сил: очевидно, удобное транспортное заклятье было завязано или на саму товарища Стогову, или на какой-нибудь накопитель.

- Анна, один момент, если позволите, - уточнил я прямо на ходу. - У меня, видите ли, очень своеобразная диета. Мне совсем нельзя хлеб, и ем я, в основном, рыбу. Это принципиально, поскольку связано с требованиями медиков. Найдется ли в местном меню что-то такое, чтобы с рыбой, но без муки?

- Профессор, мы с Вами в Архангельске, - ответила девушка Анна Стогова, даже не сбавив шага. - Как и везде в Союзе, хлеб здесь ценят, уважают и постоянно едят, но Вас это делать заставлять никто и не подумает. Что же до рыбы, то места эти, как Вы могли заметить, относятся к советскому северу. Тут море, и его много, а значит…

- Значит, - перебил я понимающе, - и рыба должна быть буквально на каждом шагу.

Мне сразу показалось, что девушка Анна Стогова должна прекрасно владеть новобританским — так оно и вышло.

- Анна, предлагаю вот что. Мы с Вами заключим некое соглашение, - взмолился я, слегка устав продираться через бесконечные «не могли ли бы Вы быть так добры, чтобы любезно…». - Я ведь уже понял, что новобритишем Вы владеете ничуть не хуже, чем архаичным диалектом. Давайте, мы и дальше будем говорить на современном британском, можно даже с вкраплениями восторженных советских позитивизмов… Сделайте одолжение, пожалуйста! - я прижал уши и искательно заглянул в глаза собеседнице. - В свою очередь, обещаю, что никому ни о чем не скажу!

На том и порешили, и это было хорошо.

Выбранный девушкой ресторан располагался недалеко — идти до нового трехэтажного здания, выстроенного, как и все виданные мной в Союзе постройки, из стекла, бетона и стали, пришлось около десяти минут.

По дороге я вертел головой: у Советского Союза не было второго шанса оставить первое впечатление, и он, Союз, старался изо всех сил.

Мне нравилось покрытие тротуара: это оказался какой-то камень, очень похожий на природный, но в ноль стесанный сверху. По этой причине, покрытие пешеходной зоны было почти зеркально гладким, хоть и замечательно сцеплялось с подошвой, ни капли не скользя.

Мне нравилось начисто выметенное, и, кажется, еще и вымытое, покрытие проезжей части: впрочем, возможно, недавно прошел дождь.

Нравились и чистые до блеска автомобили, пусть их было немного что в смысле количества штук, что в части разнообразия моделей.

Почти не было видно прохожих — их или всех выгнали в другую часть города, чтобы не демонстрировать мне затрапезного вида и затравленных взглядов, или граждане СССР действительно оказались заняты на работах, идущих где-то в промышленной зоне.

Дома мне понравились не очень — казалось, что все они будто сделаны из разного количества типовых блоков… Впрочем, примерно подобного я от советской архитектуры и ожидал: очень чисто, очень одинаково, предельно утилитарно.

Ресторан оказался почти неплох, пусть и совсем пуст: даже выглядел внутри куда приличнее и интереснее, чем все здание снаружи. Слегка футуристический дизайн мебели — такие вот, треугольно-округлые, формы, вышли в Атлантике из моды лет тридцать назад — дополнялся цветами-химероидами вечного цветения, разного рода розо-орхидеями и тюльпано-незабудками… Впрочем, некоему профессору скоро стало не до цветов: его, профессора, наконец принялись кормить.

Кормили профессора вкусно, с учетом всех его пожеланий и даже требований, но он, профессор, отказывается описывать сам процесс кормежки: ему стыдно. Слишком силен оказался, знаете ли, налетанный аппетит и закономерно последовавший за тем голод, чтобы удалось вовремя вспомнить о пристойных приличиях: говоря попросту, все принесенное профессор сожрал.

После утоления первого, самого зверского, голода, выяснилось, что ресторан оказался назначен еще и местом некоей встречи. Именно поэтому моя провожатая привела меня не просто за столик у стены, но в отдельную кабинку, рассчитанную на семь персон — это я догадался пересчитать стулья.