Профессор Амлетссон - Адель Гельт

можно выбрать блюда, полностью подходящие мне в моем нынешнем состоянии, но даже их есть не хотелось.

Казалось, что весь я, вместе, конечно, с желудком, сжался в один мохнатый комок нервов и ливера: затолкать внутрь комка хоть какую-нибудь еду оказалось делом решительно невозможным. Это было страшнее всего: если вы хотя бы немного знакомы с живым псоглавцем, или читали жизнеописание кого-то из моего народа, вам точно должно быть известно — совершенно отказываться от еды ульфхеднар готов исключительно на пороге мучительной смерти, желательно, после затяжной и тяжелой болезни!

Спустя два дня и две ночи тихого ужаса, совершенно ничем не устранимого, наш дирижабль ткнулся в причальную мачту порта назначения.

Стало ясно, что я совершенно не боюсь скоростного лифта: именно такой доставил меня и еще троих пассажиров, спешивших оказаться на твердой земле и проигнорировавших лестницу, к нижней точке мачты.

Почти незаметно прядя заложенными ушами и подняв, будто и не было почти двух суток напуганного скулежа, кверху хвост, я ступил на хтонически-сказочную землю Страны Советов.

Глава 9

Вотерфорд, общежитие преподавателей Королевского Университета,

Народно-Демократическое Королевство Ирландия.

Двадцать с чем-то лет назад.

Я уже привык было к тому, что в комнате живу один: рассчитан стандартный дорм на троих, но мне клятвенно обещали, что к новому преподавателю не подселят больше никого.

В тот день я почуял подвох с самого начала вечера — после того, как умаялся работать сперва с туповатыми студентами, после — с того же свойства, но возведенного в степень, университетской бюрократией. Не то, чтобы я действительно провидел будущее — что бы там не придумывал себе отец, с прогностической темпоралкой у меня было чуть лучше, чем совсем никак — но день… Располагал. Да, располагал.

Ключи от комнат положено сдавать на выходе из дормитория, и я, как и многие другие иностранные работники, старательно соблюдал инструкцию, но это было утром.

Сейчас я взбежал по короткой лестнице, ведущей от уличной двери в небольшой холл рекреации, случайно шуганув двоих аспирантов, лениво споривших о чем-то у крашеной дешевой умброй стены. Затем — простучал набойками каблуков по полустертым каменным плитам пола, и, пройдя таким образом мимо двух пар стрельчатых окон, уставился сквозь стекло на то место, где ожидал узреть искомое.

Обычно он, то есть ключ — плоский, немного зазубренный стерженек желтого металла, слегка искрящий давно не обновлявшимся конструктом подобия, висел на нарочитой доске прямо под номером комнаты, чем-то выжженном на светлом дереве. Сама доска уже лет сто, наверное, намертво причарована к стене позади монументального кресла сторожа. Кресло, опять же, по традиции, занимает не менее монументальная фигура владельца: пройти незамеченным мимо тролля, пусть и мелкого, озерного, считается делом невозможным, и хранимое потому пребывает в надежнейшей сохранности.

Номер ключа и комнаты был интересный — 347. Сочетание это ничего не значит ни с точки зрения классической нумерологии, ни какой-нибудь каббалистики, просто трехзначное число, но есть в нем нечто такое…

Комнат в коливинге было тогда почти ровно сто: по пять десяков на каждом из двух этажей. Именно моя была или лишней, или запасной — как поглядеть.

- Почему триста сорок семь? - спросил я как-то у вардена — если кто не в курсе, то именно так на местный необычный манер называется должность коменданта здания. - Ладно, если сто один, но ведь…

- Таковы вы все, умники! - недовольно проворчал вопрошаемый.

Вообще-то, мы с ним одного человеческого вида: познакомились, обнюхались и сразу ощутили нормальную в подобных случаях приязнь.

По этой причине, и еще по ряду других, мы почти дружим, настолько, насколько это возможно, когда один из хвостатых мужчин едва разменял четвертый десяток, второй же успел потерять левую ногу в боях Чёрно-Коричневой войны — году в семнадцатом прошлого века или чуть позже того. Еще дело могло быть в том, что оба мы с ним черно-белой масти, а это, знаете ли, сближает.

В тот раз его всегдашнее хорошее отношение было размыто какими-то житейскими неурядицами, спрашивать о которых я посчитал бестактным. Еще была ненулевая вероятность того, что именно с этим вопросом к нему подходят куда чаще, чем ему самому хотелось бы, и все это отставному ветерану попросту надоело до сиреневых чертиков.

- Я ведь не просто так спрашиваю, - принялся настаивать на своем тогда-еще-ассистент кафедры. - И от номера этого, и от самой комнаты за конскую милю тянет пространственной физикой, и я не знаю, кто это колдовал... Не хотелось бы однажды проснуться двухмерным, или и вовсе неевклидовым — я как-то привык к нынешней форме бытия!

- Если ты только об этом, - старик сменил гнев на милость, хоть и очевидно было, что это ненадолго, - то беспокоиться не о чем. Это было, - варден неопределенно повел рукой, - спорное и до конца не утвержденное решение господина ректора, в смысле, о расширении.

- Расширении… Этажа? - уточнять не требовалось, понятно было и без того, но я знал, что старику требуется не тихий слушатель, а активный собеседник, и потому решил сделать человеку приятное.

- Ну да, - продолжил комендант. - Второй этаж собирались вывести в усредненное пространство — на шесть коридоров по пятьдесят дормов, чтобы всего, вместе с первым, получилось триста пятьдесят. Три комнаты — технические и хозяйственные, смекаешь?

Я, конечно, смекал, что и подтвердил согласным кивком и парой взмахов хвоста.

- Так вот, зерно-инициатор посадили как раз с той стороны, с которой теперь примыкает единственное получившееся помещение, как раз твоя комната, - собеседник мой продолжил уже куда более воодушевленно: видимо, уверился в том, что вопрос мой — не начало набившей оскомину шутки.

- И, как всегда, то ли господин королевский ректор передумал, то ли денег не нашлось… - сразу же догадался я. - Нумерацию же внесли в ведомости, а бюрократы…

- А их поди заставь поменяй хоть что-то, уже внесенное в бумаги и заверенное Особо Важной Печатью, - варден изобразил плевок, хотя сплевывать на чистый пол, разумеется, не стал.

Впрочем, я выяснил все, что хотел — ну триста сорок седьмой и триста сорок седьмой, беда большая. Главное, что пространственное расширение получалось стабильным, на нулевом зерне, и проблемами потому не грозило.

Памятный разговор с