Сувенир - Нина Шевчук

пятнадцать видов. Этот, — Ратный указал на диадему свинки Зои, — «ордий три, изумруд». Его излучение компенсирует недостаток изумрудно-зеленого цвета в биополе, отвечающего за честность.

— Постойте, мне не совсем понятно. Даже если допустить, что ваши слова — правда, разве качества человека зависят от биополя, а не наоборот? Ну, вроде как протухшая рыба: можно чем-нибудь ее смазать и временно убрать душок, но от этого она не станет свежей.

— Очень правильный вопрос! — воскликнул старик, обрадованный интересом Ульяны. — Человеку повезло больше, чем рыбе. «Тухлую натуру» вполне можно освежить. Мои наблюдения показали, что связь — двусторонняя. При постоянном воздействии на свечение меняются и свойства личности. Хоть, кончено, обратный процесс в десятки раз медленнее, чем прямой — когда человек сознательно пытается привить себе какие-то качества, его свечение меняется молниеносно.

— То есть, немного напрягся — и ты уже хороший? — пошутила Ульяна.

— Или плохой, — улыбнулся в ответ старик.

— Но почему вы так уверены в своем открытии, если сами не видите, как отец?

— Проверял. И не раз.

— Как?

— Подарки дарил, — Ратный хитро подмигнул.

— Все равно, здесь что-то не сходится. Вы говорите, личность меняется. Почему же тогда пирамид… моя начальница заболела?

— Иногда возникают побочные эффекты. Если душевный недуг очень застарелый, запущенный, появляются нетипичные реакции. Но это не смертельно.

— Ну и ну! — Ульяна взяла Зою и потрясла. Монетки закружились вихрем. — Значит, вы знали заранее, что на нее нападет эта чесотка?

— Ни в коем случае! — старик отчаянно замотал головой. — Всегда бывает по-разному. Мне кажется, это зависит от окружающих людей.

— Как это?

— В вашем случае, наверное, многие желали что-то подобное объекту.

— Точно! — Ульяна хлопнула в ладоши. — Я ведь не раз слышала, как кто-то говорил: «Чтоб у нее ряха треснула!» И что же, она теперь навсегда такой останется?

— Этого я не знаю, но изменится точно. Раз появился побочный эффект, то и прямой будет.

— Надолго?

— Сложно предсказать. Кому-то хватает на многие годы. Другим на месяц. Уроки ведь все по-разному усваивают.

— Это просто невероятно! Когда вы хотите объявить о своем открытии?

— Никогда.

Она с непониманием уставилась на старика.

— Как думаете, что скажет мир тому, кто открыто заявит ему: «Ты стал совсем негодным. Я пришел менять тебя!»?

Недолго думая, Ульяна ответила:

— Раздавит, как муравья.

— То-то же. И хорошо еще, если только раздавит. И не узнает про «ордий пятнадцать, черный».

Старик многозначительно глянул на нее.

— Что же тогда вы собираетесь делать?

Опираясь на стол ладонью, Глеб Сергеевич с трудом поднялся.

— Искать последователей. Мастеров моей будущей фабрики сувенирных стеклянных шаров-ночников.

Он снова хитро подмигнул.

— Осталась одна вакансия. Как только я тебя увидел — сразу понял: лучшего кандидата мне не найти.

— Но какой с меня мастер? — запротестовала Ульяна. — Я и пельмень-то нормальный не слеплю!

— А с химией в школе дружила?

— Немножко.

— Тогда в лабораторию пойдешь.

Ульяна снова глянула на свинку, все еще глотавшую монетки, и ненадолго задумалась.

— А вот пойду! — сказала она, наконец.

— Отлично! Тогда пошли знакомиться с командой.

Чуть прихрамывая, Ратный дошел до двери в комнату и толкнул ее. В небольшой квадратной гостиной, увешанной старыми шерстяными коврами, Ульяну ждали пятеро молодых людей: две девушки — рыжая и русая — очень похожие между собой (они, наверняка, были сестрами), и трое молодых мужчин, один из которых с острой черной бородкой, сидел в коляске. Все они широко улыбались.

— Меня зовут Ульяна! — громко сказала она и улыбнулась в ответ.

Голодный талант

Странное и жуткое это дело — ходить на поминки давнего приятеля. Будто сидишь ты в классе на устной контрольной по математике, к которой ты не готов. Весь класс, в сущности, не готов, а учительница — форменный тиран, настоящий Аттила Гунн в юбке. Вот она берет в руки журнал, поправляет на носу очки (Зачем они ей? Наверняка, под кожей около глаз у нее имеется то самое отверстие, которое позволяет змеям обнаруживать жертву по колебаниям температур) и начинает опрос по списку. Больше всех не везет Акуловой и Бородулиной. Тебе же с фамилией очень повезло. Ты, скажем, Юрский. Или Яценко, не важно. В списке двадцать пять человек, и ты чувствуешь себя в относительной безопасности. Пока очередь дойдет до тебя, «десяток империй расцветет и рухнет во мрак». Другие будут мучиться и краснеть, а тебя, может быть, и вовсе минет чаша сия. На Матвейчуке ты начинаешь расслабляться, а во время истязаний Назаренко мечтательно планируешь, куда побежишь после звонка.

Но вдруг неожиданно и варварски вызывают Эйдельмана. Ужас с запахом духов Аттилы захлестывает тебя горячими волнами.

Почему Эйдельман? В списке он здесь, рядышком с тобой. Ему бы жить еще и жить! Самого Эйдельмана не то, чтобы жалко, хоть парень он неплохой, веселый. Более всего тебя ужасает близость неминуемой угрозы. Неужели ты — следующий?

Именно с такими темными чувствами поминал Юра Ивлев своего усопшего знакомого в ярко-освещенном зале ресторана «Пегас». Заведение это, вероятно, впервые принимало гостей по столь печальному поводу. Игривые завитки лепнины на стенах, янтарные витражи, огромные хрустальные люстры — от всего здесь исходил дух веселых свадеб, юбилеев и романтических вечеров. Жизнь предпочитает торжествовать расточительно, смерть же довольствуется малым: ведь хорошо празднует тот, кто празднует последним. Пусть даже в заводской столовой с алюминиевыми ложками, запахом горохового супа и пирожками с капустой на закуску.

Не исключено, что Виктора Николаевича Андрюхина тоже поминали бы пирожками, не будь он хозяином ресторана «Пегас», видным общественным деятелем и известным на всю область благотворителем. Важная крупная птица улетает в закат, заставляя наблюдателя благоговеть перед размахом ее широких крыл. Вот и скорбный банкет был устроен с невиданным размахом. Подавали запеченную семгу и стерлядь, жареных цыплят и куропаток, аппетитно бледнели сырные тарелки и, словно звездное небо, мерцала черная икра. Особенно сильно подогревало тоску гостей «Усахелаури» — любимое вино покойного.

Все это изобилие действовало одуряюще на Юру Ивлева, и без того угнетенного ранней кончиной бывшего приятеля. Вот уже десять лет писатель Юра работал грузчиком в супермаркете, и основную часть его рациона составляли макароны, щедро политые килькой в томате. Было, конечно, и в этом блюде некоторое разнообразие: иногда Юра отваривал рожки, иногда бабочки, случались также ракушки, спиральки и даже колокольчики с завитым краем. Но, сколько макаронам не виться, в конце они все же не станут цыпленком табака. В своих многочисленных рассказах и нескольких романах Ивлев частенько описывал пышные застолья. Но, вопреки утверждению, что писатель должен повествовать о том, с чем хорошо знаком, Юра вместо