Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник" - Николай Дубровин

Император Александр поручил тогдашнему министру просвещения, графу Завадовскому, и Новосильцову ближе познакомиться с этим изданием. Оба они отстаивали журнал настолько, насколько можно стоять за дело им совершенно чуждое и которым они мало интересовались; но с выходом июньской и июльской книжек «Сионского Вестника» и они лишились этой возможности.

В июньской книжке явилась статья «О предсказании Данииловом», в которой делалось сравнение между апокалипсическим Аполионом и императором Франции Наполеоном. Объясняя Навуходоносору сон, Даниил, будто бы, предсказывал о появлении Наполеона, который покорит все царства. Впрочем, прибавлял Лабзин от себя, основываясь на толковании этого пророчества, сделанном Юнгом Штиллингом, «северные земли и все царства, которые не принадлежали Римской империи, не должны быть полагаемы в числе тех, кои истребятся» Наполеоном [233].

Последний в то время находился во враждебных отношениях к России и апогее своей славы. Его прославляли во Франции до того, что в одной из проповедей было сказано, что сам Бог, создав Наполеона, так утомился, что после столь совершенного дела своего почувствовал нужду в отдыхе.

Французы много занимались разными предсказаниями и пророчествами о Наполеоне и выдумали даже особое слово для этой способности человека, назвав ее clairvoyance instinctive — ясновидение, врожденная прозорливость или прозорливость по инстинкту. В 1806 году Федор Буис, бывший профессор ниеврской центральной школы, издал книгу под заглавием «Nouvelles considérations, puisées dans la clairvoyance instinctive de l'homme sur les oracles, les sybilles et les prophè­tes, et particulièrement sur Nostradamus [234] sur ses prédictions» [235]. В этой книге, между прочим, были помещены предсказания о кончине Людовика ХVІ, королевы и дофина; о возвышении Наполеона до звания императора Франции, долготе его царствования, покорении им всей земли, об его могуществе и завоевании Англии.

Упоминая о выходе этой книги, Лабзин поместил в июльской книжке «Сионского Вестника» особое «Примечание», в котором сказано [236]:

«Штиллинг в XI книжке своего «Угроза», писанной еще в 1801 году, говорит о некоем властелине, который явится в Европе из низкого состояния и покорит себе все царства древней Римской империи; и сказывает притом, что главной его целью будет уничтожение всех исповеданий веры и восстановление на место оных нового, дабы овладеть всем человечеством, если можно, и со стороны религии также, как со стороны политики. Разум, нынешняя философия, нынешнее просвещение, говорит он, будут первыми его поспешниками. Наружные его поступки, ложные добродетели, необыкновенный ум прельстил так, что план его о введении натуральной религии, с исключением всякой другой, будет одобрен, принят и признан за величайшее благодеяние человечеству».

В поручении Наполеона кардиналу Мори сочинить такую всеобщую религию Лабзин видел исполнение пророчеств Штиллинга и представлял себе, как она могла понравиться крикунам и льстецам, удерживаемым только уздою религии от обоготворения порока и разврата! «Вероятно вымышленная религия, прибавлял издатель «Сионского Вестника», на первый случай составлена будет для христианских только исповеданий и потом применяема будет — как французская конституция, к чему она в началах своих и приспособлена будет, — так, что сначала пришьется к ней, может быть, иудейская, потом магометанская, а потом и всякая языческая. Пышность, великолепие и всякое услаждение чувств, без сомнения, будут столпы ее, театральные зрелища — украшением ее; основанием же мнимое просвещение, а божеством ее — разум человеческий, ибо она будет его чадо, а не порождение Божие.

«Штиллинг, между прочим, говорит, что в сем предприятии новому сему Магомету (Наполеону) особенно способствовать будет некое великое тайное общество, всюду распространившееся, глава которого будет его (Наполеона) министром. Сей обоготворит своего монарха, заставит поклоняться ему, яко видимому божеству на земле, утверждая, что когда надобен людям чувственный предмет поклонения, то всего приличнее покланяться благодетелю мира. Дай Бог, чтобы хотя в сем Штиллинг ошибся! Только все обстоятельства так согласуются с его предсказаниями, что кажется они верны. Самое тайное общество — иллюминатское под владением Бонапарта сильно распространилось во Франции; известно же, что оно не было бы терпимо, если бы не было орудием его».

Кроме этих двух статей в №№ 5 и 7 «Сионского Вестника» были помещены: «Пневматологический анекдот», «Пример действия простоты сердца», статья об Эккартсгаузене и его кончине, «О даре прозорливости», содержавшая в себе фантастические пророчества, «Пример доброго духовника», который особенно хвалился тем, что был неученый священник, и некоторые другие. Все они признаны были несообразными с духом правительства и с §15 правил цензурного устава, и потому H.H.Новосильцов получил высочайшее повеление объявить выговор цензурному комитету с тем, чтобы он впредь в рассмотрении сочинений и переводов был осторожнее и осмотрительнее. Комитету предписывалось не дозволять печатать ничего такого, что с одной стороны противно здравому рассудку, а с другой может произвести вредные впечатления в публике, «особенно же в простолюдинах большей частью суеверных и охотно читающих книги, содержащие в себе подобные нелепости» [237].

Лабзин протестовал против такого обвинения, по его мнению, не заслуженного.

«Ваше превосходительство, писал Лабзин Новосильцову [238], объявить мне изволили, что журнал мой в другой уже раз наводит вам большие беспокойства. Дабы не случилось сего и в третий раз, я, как при первой тревоге, тотчас предложил мою готовность прекратить его, так и ныне то же повторяю.

«Всякая вещь к суждению о себе представляет две стороны, и для справедливого суда положительный закон есть тот, чтобы выслушать обе: я же слышу судящих о том, что в моем журнале находится худого; но не слышу, чтобы кто делал при том вопрос: нет ли в нем чего и доброго? Почему почитаю себя обязанным объяснить несколько сие дело, не с тем, чтобы я домогался продолжения журнала, которое не принесет и мне ничего, кроме тягости и новых огорчений; но с тем, чтобы успокоить несколько тревогу сию, если оная есть.

«Обвинение против меня, как ваше превосходительство мне объявили, состоит в том:

«1) Что в моем журнале говорится о пророчествах, а чрез сие я способствую рассеванию пустых толков.

«2) Что от сего те, которые таким толкам верят, могут придти в уныние и бездейственность, и

«3) Что упоминая о Бонапарте, тем самым я как бы склоняю людей на его сторону.

«Я имею честь представить объяснение:

«На 1-е. Из первой строки первой моей о том пьесы, помещенной в июне месяце, видна причина, почему она была написана. Прежде еще нежели существовал мой журнал, о Бонапарте были уже разные толкования и y нас и в других землях. Пред тем ходили по городу, и не между бородачами одними, толки о сходстве имени Наполеон с апокалиптическим словом Аполлион. Сие обстоятельство захотел я обратить в пользу, не к устрашению, а к успокоению, если бы кто сими толками и тревожился; ибо пьеса моя заключена тем: «что и по самым сим пророчествам могущество ни Наполеона, ни Аполлиона не коснется Северных земель». Я думаю, сего нельзя справедливо почесть за устрашение.

«Написал я о сем по сим убеждениям: 1) что журналу свойственно содержать в себе материи, которыми на то время в публике занимаются; 2) что даже полезнее писать о том, о чем говорят, думают и чем занимаются, нежели говорить о том, о чем слушать не хотят, и 3) что самое правительство удобно может употребить такие журналы к благотворным своим видам, к направлению или поправлению общего мнения, или заблуждения; особливо если б нашелся такой писатель, который снискал доверенность y публики, и который бы тем лучше мог употреблен быть самим правительством к своим целям.

«Из сего извлекается и причина, почему сии пьесы так написаны, как они написаны; ибо журналы пишутся не для правительствующих особ, а для народа; а потому, чтоб быть им полезными, они должны и приноровлены быть к понятиям и вкусу народа. Правительство и народ в понятиях своих часто весьма разнятся; что для первого есть маловажно, или сущий вздор, то для последнего не кажется вздором. Предсказаниям хотя большая часть и в народе не верят, но всегда были и есть люди, которые им отчасти доверяют. Для первых никакие пророчества не соблазнительны, для вторых одно простое уверение, что они вздор, не убедительны, и они столько же оному не поверят, сколько те не поверят пророчествам. Согласясь же с ними в понятиях, вывесть из тех же начал доброе заключение, я не думаю, чтобы сие было вредно; полезно же быть может потому, что сим способом убедить можно, а противоречием никак.