Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник" - Николай Дубровин

C прекращением издания «Сионского Вестника» Лабзин, как человек с твердой волей, определенным направлением и посвятивший себя на «служение Богу» не мог оставаться праздным. Последователь Новикова и ученик Шварца, он с грустью смотрел на современное направление, принятое масонством, и решился основать особую ложу, или скорее братство.

Новиков и его друзья в свое время принесли огромную пользу религии, делу воспитания юношества, распространению просвещения, помощи страждущим и благотворному противодействию сильному тогда учению энциклопедистов. Но попытка Новикова установить масонство в России на прочных началах не увенчалась успехом, и он сам, как известно, подвергся преследованию правительства. В начале нынешнего столетия масонство получило y нас совершенно иной характер. Оно не было разрешено официально, но было терпимо отчасти потому, что, являясь лишь тенью того, что было при Новикове, не вызывало опасений со стороны правительства.

Между позднейшими масонами было много таких, которые в мутной воде ловили рыбу, — или пользуясь сотовариществом с выдающимися и влиятельными лицами, рассчитывали получить через них выгодную должность, чин или орден [240].

Недовольные своим общественным положением лица, воскрешая масонство в Петербурге, надеялись обратить на себя внимание и составить себе партию приверженцев. Основывая ложи, они вербовали в них неопытных новичков полезных для их личных интересов.

«Несколько братьев, московских калек, — говорит Д.П.Рунич [241], — помогали им, и с разрешения правительства основалось в Петербурге несколько масонских лож, под управлением гроссмейстеров, не знавших даже катехизиса и более невежественных, чем ученики. Образовалась русская ложа и немецкая ложа, вмещавшие в себе братьев всех оттенков. Бездействие нашло убежище против скуки, и шампанское заставило забыть ничтожество цели этих собраний. Уже не боялись прослыть за масонов, и полиция убедилась более, чем когда-либо, что она могла спать спокойно во время масонских собраний».

В них не удары молотка, а звук от раскупоривания бутылок, возбуждал всеобщее внимание и призывал братьев к деятельности.

— Лабзин не мог сочувствовать такому направлению и образовал особое братство, ближе подходившее к истинному масонству, на которое он не смотрел как на детскую игру, или на маску, прикрывающую политические стремления. Членами его ложи были: Поздеев, граф Разумовский, князь Гагарин, Зверев, Граббе, законоучитель Академии Художеств Сперанский, пастор 2-го кадетского корпуса Эвенгоф, законоучитель морского кадетского корпуса Иов [242], А.П.Мартынов и другие. Секретарем братства был Беляев, отец декабриста, друг и приятель Лабзина, в обращении которого с братьями был слышен тон господина и повелителя [243].

Лабзин видел в масонстве только первые ступени, по которым человек мог бы возвыситься до нравственного усовершенствования и внутреннего очищения, без чего «масонство сделалось бы, — говорит Д.П.Рунич [244], — как это доказывают факты, столь же ненужным, как внешняя религия, не отражающаяся на действиях того, который исповедует ее, и не проводящая в жизнь доктрин, которым она учит. Все Евангелие говорит только об обновлении, воскресении, о телесной смерти, за которой следует нравственная или духовная жизнь».

Разъяснение этой духовной жизни и составляло всю суть деятельности Лабзина. Как глава, как гросмейстер своего небольшого кружка, он умел наэлектризовать братьев, и они, веря в чистоту его намерений, в правильность его взглядов, легко подчинялись грубости его манер и дерзости в обращении, происходивших от необузданности его характера. Лабзин не церемонился с своими учениками и считал их. своими покорными слугами. Деспотизм был так развит в этой ложе, что Лабзин, например, заставил А.П.Мартынова играть на сцене в тот день, когда он получил известие о кончине отца.

— Мужчине стыдно поддаваться грустному чувству, — говорил он Мартынову.

Такое обращение возбуждало страх в молодом С.Аксакове, и в ложе Лабзина он видел какой-то католический фанатизм, напоминающий тайные и инквизиторские судилища средних веков. Здесь все обряды масонства соблюдались самым строгим образом: употребляли церемонии при принятии новых членов, пели соответствующие стихи во время занятий и за ужином [245].

Лабзин не мог допустить в своей ложе того шарлатанства, которым проникнута была большая часть масонов начала XIX века, и позднее высказался неодобрительно против такого направления общества.

«Ныне, — писал он князю A.Н.Голицыну [246], — правительством дозволены или терпимы масонские ложи. Развелось множество лож и каждая ничего более не делает, как только принимает новых членов, которых напринимано теперь уже более тысячи. Что в этом? Хорошо ли правительству попускать обирать деньги ни за что, ни про что? Кажется, либо не позволять ложи, либо поставить их на хорошую ногу, а то, — я могу сказать вашему сиятельству, — есть управляющие ложами люди весьма вредные, не только не верующие, но и не скрывающие своего неверия. За что ж давать развращать молодых людей, вступающих иногда туда и не с худым намерением? He рассудите ли, ваше сиятельство, представить о сем государю, хотя не как о деле, а между разговорами.

«Не та моя цель при сем, чтобы побудить опять запретить ложи, ибо с одной стороны я боюсь, чтобы, исторгая плевелы, иногда не повредить и пшеницы; с другой — представляется мне, что не по слепому же может быть случаю, то, что так строго в России запрещалось, так свободно ныне производится. A моя цель только та, как если бы ваше сиятельство увидели, что попы, исправляющие службу, сами смеются над тем, что делают, нили бы вместо обхода вокруг купели, при крещении, плясали в присядку, (то) не пожелали ли бы вы переменить сих попов? Впрочем, может быть, гораздо лучше употребить во благо те способы, которые почему-то стали возможны, позволительны и угодны многим, нежели приискивать, придумывать и изобретать новые.

«Мое дело было исполнить нудящее меня какое-то побуждение сказать вам это; впрочем, все сие предоставляю совершенно вашему благорассуждению.

«Я пишу сие единственно для вашего сиятельства. Я написал, но вы не слушайте меня, если что не так, ибо я и сам не хочу, чтобы было все по-моему, потому только, что по моему».

Строго религиозный Лабзин не мог видеть пренебрежения к религии, в каком бы виде оно ни проявлялось, и утешал себя только тем, что деятельность его по изданию «Сионского Вестника» не прошла бесследно и отразилась в духовной литературе.

Отголоски мистицизма, говорит П.Знаменский [247], слышны были в тогдашних проповедях «сохранившихся в многочисленных по духовным семействам рукописях и отчасти в изданных в печати; многие духовные лица успешно усваивали язык мистиков и очень близко подражали статьям «Сионского Вестника». Наиболее самобытным деятелем в этом направлении был Филарет (впоследствии митрополит московский), увлекавший тогдашнее общество своими проповедями.

«Отврати, говорил он [248], верующая душа, очи твои, еже не видети суеты; обратися в покой твой и в тайне ищи тихого безмятежного царствия Божия в себе самой. Царствие Божие внутрь вас есть (Лук. 17, 21). В живой вере и в твердом уповании, в чистой совести, в ангельской любви — здесь царствие Божие».

Здесь, по словам Филарета, зачинается, рождается, обитает и владычествует Христос; здесь нет никаких бед, ни голода, ни жажды, «ибо Царь наш питает рабов своих манною сокровенною» (Апок. 2, 17); нет ни скорбей, ни уныния — Он есть радость; ни болезней, ни смерти — Он есть жизнь; ни гонений и угнетения, — «идеже бо Дух Господень, ту свобода» (2 Кор. 3, 17). Небесное дыхание сего Духа, освежая воздух души, вливает благовонный мир в сердце. В нем, наполненном Духом Господним, всегда ясное небо: ни тучи сомнений не закрывают света Божия, ни гром гнева Его не потрясает слуха внутреннего.

Проповедь эта произвела громадное впечатление на слушателей. Многие, и в особенности мистики, с восторгом радости и удивления к таланту проповедника, встретили живое слово, дотоле ими не слыханное; все читали эту проповедь, выпрашивали себе ее экземпляры, старались познакомиться с Филаретом [249]. Последний произносил свои проповеди преимущественно на большие праздники, когда в Александро-Невскую лавру собиралось много молящихся. Сюда приезжали слушать его князь Голицын, Лабзин, A.Н.Оленин, А.И.Тургенев, A.С.Стурдза и другие. Филарет сразу приобрел себе поклонников, покровителей, но и врагов. В числе последних и наиболее сильный был Феофилакт Русанов, епископ калужский.