Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник" - Николай Дубровин

«Из сего извлекается и причина, почему сии пьесы так написаны, как они написаны; ибо журналы пишутся не для правительствующих особ, а для народа; а потому, чтоб быть им полезными, они должны и приноровлены быть к понятиям и вкусу народа. Правительство и народ в понятиях своих часто весьма разнятся; что для первого есть маловажно, или сущий вздор, то для последнего не кажется вздором. Предсказаниям хотя большая часть и в народе не верят, но всегда были и есть люди, которые им отчасти доверяют. Для первых никакие пророчества не соблазнительны, для вторых одно простое уверение, что они вздор, не убедительны, и они столько же оному не поверят, сколько те не поверят пророчествам. Согласясь же с ними в понятиях, вывесть из тех же начал доброе заключение, я не думаю, чтобы сие было вредно; полезно же быть может потому, что сим способом убедить можно, а противоречием никак.

«Отвергать вовсе пророчеств я не мог, потому что чрез сие я подвергся бы и осуждению народному, и осуждению законному; ибо сие было бы противно и мнению народа, и Св.Писанию, в котором и Новый Завет весь наполнен сказаниями о пророчествах. В таком случае не только духовная власть, но и светская могла бы справедливо потребовать от меня отчета: почему я отвергаю то, что утверждено Св.Писанием?

«На 2-е. В каждом человеке всегда найдется более склонности не верить, нежели верить неизвестному, и между читателями «Сионского Вестника», без всякого сомнения, также гораздо большее число найдется первых, нежели вторых. Но издатель не рассевал никаких пророчеств, а говорил только о тех, которые уже были. Между пророком и сказателем о пророчестве, без сомнения, есть великая разность; такими сказателями бывает иногда целый город, и если предполагается, что легковерные могут от того придти в уныние и бездейственность, то почему ж равно не предполагать, что оно может послужить и к ободрению их? Ибо сказать: «что и по самым пророчествам мы безопасны», кажется, ведет не к унынию, а к бодрости.

«Те, которые говорят о сем унынии, без сомнения, сами не придут от сего в уныние; а те, о которых они так думают, не найдут причины унывать, когда слышат, что не только они сами безопасны, но и другие народы будут находить между ними убежище, что Россия одна остается верным пристанищем для всех притесняемых и изгоняемых властителем Франции, и сие тем паче утверждает славу ее. Тот, кто ободрялся мужеством от одной мысли, что он сражаясь за дом Пресвятыя Богородицы, если падет на поле брани, наследит себе царствие небесное, тот, не с большим ли еще мужеством поднимает оружие при сей мысли, что он идет точно против врага Христова, или антихриста? Я думаю, полководцы иногда пользовались такими мнениями воинов: для тех же, которых мужество одушевляется иными побуждениями, такие мысли и останутся только суеверием, для них безвредным;

«Из сих двух мнений утверждаемое здесь, кажется мне, гораздо вероятнее, нежели противное; по крайней мере, для суждения о сем должно оба принять в рассуждение, а не одно первое.

«На 3-е ответствовать после сего мне ничего не остается. О Бонапарте говорят по всему свету, и он сделался всеобщей материей разговора. Написанное о нем в журнале не только не наклоняет никого на его сторону, но предупреждает всякого против него, если кто с автором будет согласен. Но как может иногда и дозволенное законами быть непозволительно по обстоятельствам, то правительство может всегда объявить о том свое запрещение, и я надеюсь, что не поставлено будет в вину частному человеку, что ему не все политические виды правительства известны.

«Впрочем, в собственном деле никто не должен быть судьею, и мое намерение есть только то, что, как при обвинении человека, тотчас являются усердные голоса, — даже и из тех, которые и дела сего прямо не знают, и судить о нем иногда не в состоянии, — к осуждению, а не к защищению его, то чтобы по крайней мере представить и другую сторону для правильного суждения.

«В заключение имею честь повторить, что нет моего намерения домогаться продолжения журнала; но почитаю долгом моим прибавить к сему:

1) «Что таковой журнал, если б правительство избрало писателя, меньше для него сомнительного, может послужить к большой пользе, как то в других землях само правительство и употребляет сие средство.

2) «Что журнал таковой, для успеха и приобретения доверия, должен непременно писан быть в духе народа и применяясь к его понятиям, а не к понятиям только философским.

3) «Что такому журналу нужно явное, хотя малое, свидетельство благоволения правительства, а ни с которой стороны не может быть выгодно показать, что частный писатель как-будто в споре с правительством. Кажется, нигде нельзя меньше бояться вреда от книг и журналов, как y нас; ибо, во-первых, y нас и читателей, и писателей мало; во-вторых, здесь писатель всегда в руках правительства и не может никогда избегнуть от воли его, если б оному не благоугодно было что написанное им; и русскую книгу, не так, как французскую или немецкую, нельзя напечатать в других землях, и нельзя найти ей читателей, кроме России.

4) «Впрочем, никакая книга, какого бы рода ни была, не может избегнуть того, чтобы нельзя было найти в ней чего-либо, противного тому, или тому; и когда сама власть будет находить сие противное, тогда и все будут находить в ней только противное. Если же та же власть то же самое одобрит, тогда и все порицатели сами оправдывать книгу станут. Сей способ правительство имеет всегда в своей власти и может, по благоразумию своему, и подлинное зло обратить тем во благо.

«Наконец, я смею заключить, что кому известна жизнь моя, я уверен, что из таковых никто, и самый враг мой, если не будет иметь особливой причины вредить мне, засвидетельствует обо мне, что и он не почитает меня даже способным к чему-либо бесчестному или бездельническому. Я уверен также, что мудрое правительство пощадит честь гражданина и доброе имя, которого он никогда не потерял, почему смею просить ваше превосходительство обратить внимание правительства на положение гражданина, который предан ему и по чувству, и по долгу, и по частным своим правилам. Смею просить довесть сие мое объяснение до сведения Его Императорского Величества; может быть, милосердие Его не отвергнет вовсе причин, мною представляемых, усмотря из сего, что если я и навлек на себя Его монаршее неблаговоление, то, по крайней мере, без намерения.

«Что касается до неблагорасположения ко мне некоторых особ, или некоторой особы, я не удивляюсь тому, ибо я писал не в угодность чью-либо, а по собственному убеждению в истине, и легко быть может, что не попал на ее мысли. В таком случае, мне остается желать сей особе, чтобы и она вступила на правый путь. Мой долг терпеть, молчать и молиться за ненавидящих и обидящих меня и исполнить то, что я не суетно написал, после отражения первых нападений на мой журнал, на первой странице месяца мая».

Отправив это письмо, Лабзин был в крайне удрученном состоянии. Он сознавал, что многие не сочувствуют его изданию, сам видел, что некоторые вымарывали в его журнале те места, которые им не нравились [239], видел, что даже и любители «Сионского Вестника» читают его не так-то внятно и не понимают еще цели издателя или не верят ей, и решился отказаться от продолжения издания. Выпустив сентябрьскую книжку, тогда уже напечатанную, он объявил, что прекращает издание журнала по обстоятельствам немаловажным и не от его воли зависящим.

Еще в марте, видя скопляющиеся над собою тучи и ожидая грозы, Лабзин, рядом с изданием «Сионского Вестника», издавал ежемесячно сочинение Штиллинга «Угроз» и перевел сочинения под заглавием: «Преосвященный пастух» — Флейшера, «О самопознании», «Пастырское послание», «Начальные основания деятельного христианства» и «Краткие правила на каждый день года». Преследуя одну и ту же цель — выпустить по возможности, более книг религиозного содержания — он трудился неутомимо, без устали; три типографии работали на него в одно и то же время. Усиленные труды и перенесенные огорчения надломили здоровье Лабзина, и он тяжко заболел...

V.

Масонская ложа Лабзина и его взгляд на масонство. — Мистицизм в проповедях. — Влияние отечественной войны на мистическое настроение императора Александра и общество. — Мысль о возобновлении „Сионского Вестника". Сознание князя Голицына в том, что он был неправым гонителем и виновником запрещения первого издания журнала. — Рескрипт императора А.Ф.Лабзину и пожалование ему ордена св.Владимира 2 степени. — Объявление об издании „Сионского Вестника". — Интерес, возбужденный журналом. — Лабзин находит, что заслуги его недостаточно ценятся правительством. — Желание его быть сенатором и тайным советником. — Назначение вице-президентом Академии Художеств.