Нырнуть без остатка - Катя Саммер

оглядываюсь по сторонам, его холодность внезапно кажется почти осязаемо приятной. Потому что все его поступки противоречат тому, каким бесчувственным он хотел бы казаться.

Глава 15

Рада

Когда просыпаюсь, сразу понимаю, что я не в общежитии. Там с порога чувствуется спертый воздух и пахнет старьем, сколько не проветривай. А здесь… Делаю глубокий вдох, замираю ненадолго и с улыбкой выдыхаю. Здесь дышится свободой, что ли.

Сажусь и зарываюсь в подушки, которых бесконечное множество. Осматриваю комнату – она почти пуста: кроме большой кровати и тумбочки ничего нет, но меня даже радует. Много места – это хорошо. Я соскальзываю на пол и кружусь, раскидав руки в стороны. Когда начинаю терять равновесие, хватаюсь за подоконник и выглядываю в окно. Отсюда открывается вид на задний двор с резной беседкой и озеро вдалеке. Красота неописуемая.

Из комнаты выхожу все равно осторожно, на носочках. С трудом верится, что я в этом огромном дворце одна. Пока не проверяю весь периметр, не унимаюсь. И только засунув нос везде, где можно – даже спортзал в подвале обнаруживаю, наконец позволяю себе расслабиться. Я совершенно точно в доме одна.

На кухне наливаю воду, как вчера делал Горский – из маленького краника. Пританцовываю, напеваю под нос. На первом этаже со мной вместе гуляет эхо, дом несильно обжит. Вспоминаю, как Кощеев читал про Никиту, что тот обитает в московской квартире. Наверное, и невеста его там. Он бы не оставил незнакомую девушку в доме, который делит с будущей женой? Ведь так? Блин. Только подумав о том, что у Горского есть невеста, чувствую себя ужасно. Зачем он вообще меня оставил?

Злюсь на Никиту, но, когда открываю забитый до отказа холодильник и желудок издает истошный вопль, обо всем забываю. Я определенно хочу есть.

Осматриваю какие-то баночки со странными соусами – даже зеленый есть, жуть! Анчоусы, палтус, камамбер – читаю на этикетках. А нормальная еда есть? Фу, сыр вообще плесенью покрылся и воняет. Выкидываю в мусорку и ищу что-нибудь съедобное хотя бы среди мяса в коробочках: рулька, антрекот, рибай. Ничего не пойму. Беру последний кусок, потому что он аппетитно выглядит, и мелкие недозревшие помидоры.

Минут десять инспектирую кухню, но ни одной сковороды так и не нахожу. Я молчу про то, что печка у Горского без нормальных человеческих конфорок, но про это я слышала, как-нибудь разберусь. Еще один раз перебираю все ящики и с досадой смотрю на коровку с упаковки.

– Будем звонить ему или писать? – спрашиваю у нее.

Ненавижу смски, но набрать Никиту не решаюсь. Печатаю два простых слова – где сковородка – и отправляю на номер, который так и не сохранила в телефоне, зато запомнила наизусть.

Не отрываюсь от экрана минуту, две, но ответа нет. И только отворачиваюсь, как телефон вибрирует. Подпрыгиваю, боюсь притронуться, будто током ударит. Никита звонит!

– Да-а, – растягиваю я, чтобы не услышал, как дрожит голос.

– Сковородки, – выделяет он, – нет. Есть гриль. В нижнем ящике под барной стойкой возьми. Там все просто, инструкция прямо на нем.

– А тарелки?

Их я тоже не нашла, только блюдца.

– В посудомойке чистые.

– Оке-ей, – отвечаю бодро, будто что-то поняла. – Спасибо, больше не побеспокою.

Мать честна́я!

Яростно жму красную трубку без остановки и убираю телефон в сторону. Фух. Открываю ящик, про который говорил Горский, достаю снизу махину и поднимаю верхнюю часть того самого гриля. Две ребристые пластины, что смотрят на меня, похожи на пасть настоящего монстра.

– Пожалуй, сегодня обойдусь без тебя.

Не без труда нахожу среди одинаковых шкафов посудомоечную машину с тарелками, еще дольше пытаюсь закрыть ее. Беру сосиски из холодильника и решаю разогреть в микроволновке, чем не прекрасный завтрак? Глядя на замудреную кофемашину, с легкостью отдаю предпочтение чаю, а уж как чайником электрическим пользоваться, я в курсе.

Днем я наконец признаюсь себе, что теперь понимаю домоседов. Раньше никогда не понимала, все время стремилась сбежать – сначала из детдома, потом из комнаты в общаге. А вот отсюда выходить не хочу ни под каким предлогом. Забираюсь с горячим чаем на диван и включаю огромный в половину стены телик. И, к моему удивлению, на экране загорается не первый канал и не второй, а целая коллекция фильмов. Вот вообще на любой вкус!

Я, наверное, только список листаю почти час. Уже в конце случайно натыкаюсь на телесериал про «Поющих в терновнике». Решаю, раз у меня нет возможности – да и желания – дочитать книгу, которая, возможно, и не выжила в потопе, то гляну кино. В общем, так и теряю связь с реальностью, пока смотрю одну серию за другой.

Когда после литра пролитых слез во время рекламы парень с экрана обращается к Василисе, из тишины комнаты вдруг доносится голос, от которого пробирает до мурашек.

– Кто меня звал?

Я напрягаюсь, даже паузу ставлю и пытаюсь понять, что происходит. Не сразу замечаю сбоку колонку, подсвеченную голубым цветом.

– Василиса, – тихо произношу, когда она гаснет – та реагирует.

– Это я, а как вас зовут?

До чего дошел прогресс. Хихикаю, но не решаюсь ответить.

– Расскажите и мне, я посмеюсь, – добавляет колонка.

Я замолкаю, пока она полностью не засыпает, лишь тогда включаю сериал снова. Ну ее.

А еще с самого утра я хожу мимо комнаты Горского.

– Не беги первым делом изучать мою спальню, – коверкаю Никиту и назло ему держусь.

А любопытство-то распирает. И руки чешутся! Хочу заглянуть хотя бы одним глазком. Ну а вдруг там красная комната с орудиями пыток, а я не знаю?

На деле оказывается, что у Никиты совершенно обычно и светло, даже кровать серого цвета. Только белье постельное темно-синее. Крадусь внутрь медленно, едва шагаю, как справа что-то шипит на меня и плюется холодным воздухом. Я отпрыгиваю и во все глаза смотрю на непонятную штуку в форме большого