Двое из будущего. 1904-... (СИ) - Казакевич Максим Валерьевич

Но все было тихо. Если слухи и были верны, то, скорее всего, встреча откладывалась до завтрашнего утра. Рощаковский походил минут двадцать по палубе, послушал море, а затем скомандовал бодрствующей команде:

— Отдыхать, братцы, — и сам ушел к себе в каюту. Вторые сутки без полноценного сна все-таки давали о себе знать. Я же остался на верхней палубе, без зазрения совести усевшись недалеко от верхней вахты. Рядом со мною пытались заснуть матросики, они ворочались, бубнили что-то вполголоса. Кто-то уже захрапел, утомленный последними событиями. А я сидел, прислонившись спиной к металлу, и смотрел на черное без лунных проблесков море.

— Ваше благородие, — вдруг обратился ко мне мичман с верхней вахты, — Василий Иванович, спите?

— Нет, не сплю, — ответил я.

— Не можете? — спросил он риторически, понимая мое состояние. Я тоже устал, за минувшие сутки поспал всего ничего. А сейчас эта же усталость и мешала мне сомкнуть веки. Едва закрывал глаза, как перед мозгом всплывала картинку минувшей ночи, когда мы на скорости уходили от преследователей, как прыгали по волнам и черпали соленую воду. — Не спали бы вы на палубе, не нужно вам это. Матросы они привычные, а вам по чину не положено.

Я хмыкнул:

— Так я же без чинов.

— Все равно не положено. Вы человек уважаемый, негоже вам вместе с простыми матросами в обнимку спать. Идите ко мне в каюту, там отдохните.

— Да нет, спасибо. Я лучше здесь на свежем воздухе. А там внутри душно.

— А хотите, я прикажу вас на берег отправить? Чего вам здесь ночевать?

— Не надо, — отмахнулся я от мичмана, а затем честно сказал: — Знаете, японцы сюда ранним утром должны прийти. Так вот я хочу в этом момент находиться рядом.

— Боже мой, Василий Иванович, зачем вам это?

— Интересно, куда ситуация вывезет. Свидетелем хочу быть, чтобы потом Марии Федоровне и самому Императору рассказать. Из первых уст, так сказать.

— А-а, — протянул мичман, не найдя что на это возразить. И отстал от меня.

Мы все ошиблись, когда думали, что японцы станут дожидаться рассвета. Глубокой ночью на воде послышался приближающийся плеск весел, и вся команда «Решительного» поднялась на ноги. Вскоре перед бортом представилась шлюпка. С нее крикнули:

— Японский офицер желает говорить с командиром корабля и просит разрешения взойти на палубу.

Шлюпку осветили фонарями.

— Ба! Господин Хирото, вы ли это?! — воскликнул я от неожиданности. В шлюпке находился тот самый цирюльник, у которого я когда-то скоблил морду. Сато Хирото собственной персоной. — Все-таки вы шпионили у нас в Артуре, не так ли? На службе у японцев состоите?

Он очень сильно удивился, увидев меня здесь. Даже не отреагировал на обвинение в шпионаже, лишь так же вскинул брови и недоуменно спросил:

— Господин Рыбалко? Вы?

Японский офицер что-то у него спросил. Хирото ответил и тот громко его переспросил:

— Корева Рибаруко-сан деска?

И получив утвердительный кивок, так сверкнул глазами, что становилось понятно — офицер дернул удачу за хвост.

Меж тем на палубу поднялся Рощаковский. Ему передали просьбу японского офицера.

— Пусть поднимаются, — разрешил он.

— Михаил Сергеевич, стоит ли…, - попытался повлиять на ситуацию мичман, но Рощаковский отрезал:

— Это парламентер. Пусть поднимается.

Они взобрались. Японский лейтенант при штатном оружии и с мечом на поясе, Сато Хирото в гражданской одежде и с десяток матросов при полном вооружении с примкнутыми к винтовкам штыками. Странным казалось то, что у матросов к оружию были примкнуты штыки. Словно и не матросы это были, а простая пехота. Или десант….

Японец, демонстративно положив руку на рукоять меча, стал громко зачитывать бумагу. Хирото переводил:

— Предлагаю командиру миноносца немедленно выйти в море и вступить со мною в бой. Если ваша машина неисправна, то мы выведем вас на буксире в море, и там вы примите сражение. Ежели командир «Решительного» отказывается, то ему и его команде надлежит немедленно сдаться и уповать на нашу милость и милость императора.

За спиной наглого офицера кто-то из подчиненных развернул японское полотнище. С верхней вахты донеслось приглушенное ругательство, и в ответ этой демонстрации наш мичман в руках развернул спущенный ранее Андреевский стяг.

Рощаковского разозлила манера японца. Тот вел себя слишком уж нагло, по-хозяйски. Скалил белоснежные зубы, смотрел вызывающе на нас, бросал алчные взгляды в мою сторону.

— Мы не сдадимся, — твердо заявил лейтенант. — И я не потерплю на моем корабле вашего флага. Требую немедленно его убрать.

Японец словно не услышал его. Повторил:

— Предлагаю вам принять бой. Уважая тишину нейтрального города, предлагаю вам выйти в море и там с честью принять рыцарский бой.

— Рыцарский?! — ахнул сверху мичман, а Рощаковский, не услышав своего подчиненного, решил:

— Хорошо. Мы примем бой. Но прежде чем выйти в нейтральные воды, укажите адмиралу Цао, чтобы он вернул нам орудийные замки, минные ударники и личное оружие экипажа.

Японец нагло и снисходительно улыбнулся:

— К сожалению, мы не имеем влияния на адмирала Цао и мы не властны вмешиваться во внутренние дела Китая.

— Это вы-то не властны? — рассвирепел лейтенант. — Ваш офицер все время сидит подле Цао, диктует ему указания адмирала Того и вы не властны?

Японец не ответил, лишь еще больше расплылся в наглой и злорадной улыбке. Наши матросы, видя, как идет диалог, постепенно приходили в нервное возбуждение. Кто-то втихую бормотал проклятия, кто-то предлагал просто дать наглецу в морду, а дальше будь что будет. Сато Хирото тоже лыбился, ситуация его явно забавляла.

Меж тем, пока велась напряженная беседа, пока японский офицер выдвигал ультиматум, к борту, к корме подошла вторая шлюпка и на палубу, словно тараканы взобралась еще одна команда японцев. Так же все при оружии, готовые немедленно вступить в бой. И в этот момент ситуация стала всем предельно ясна — «Решительный» хотели просто взять десантом. Японцы с кормы стали пробираться вперед, нагло расталкивая наших матросов, пробираться поближе к своим. Наши пытались огрызаться, толкались в ответ, но более усилий к сдерживанию не прилагали — ожидали приказа. Лишь молча стали вооружаться, кто гаечным ключом, кто свайкой, кто еще чем-то тяжелым. Мичман с верхней вахты сообщил:

— К нам идут два японских миноносца и один крейсер.

Рощаковский плотно сжал губы, сдерживая гнев. Бросил ненавидящий взгляд на японского лейтенанта, склонился к ближайшему матросу и что-то буркнул ему в ухо. Тот немедленно убежал и скрылся в недрах корабля.

— Что вы ему сказали? — перевел Сато требование японца.

— Не ваше дело, — грубо оборвал Рощаковский.

— Вы должны немедленно ответить.

— Ничего я вам не должен. Это вы находитесь на корабле иностранного государства, в водах принадлежащих третьему государству, которое не участвует в нашей с вами войне. Вы, находясь здесь и требуя немедленной сдачи, нарушаете все немыслимые законы. Требую от вас немедленного удаления.

— Мы не уйдем. Мы требуем вашей сдачи…. Или выходите в нейтральные воды, чтобы принять честный бой.

Они препирались несколько минут. Рощаковский был в гневе, но пока что сдерживал себя, японский лейтенант откровенно забавлялся, отвечая на его выпады, снисходительными улыбочками и наглыми фразами. И все это еще больше заводило экипаж «Решительного». Наконец из недр корабля появился недавний матрос и кивнул Рощаковскому. И с этого момента ситуация на борту вмиг изменилась. Лейтенант громко крикнул:

— Братцы, делай как я! — и с силой, с оттягом вмазал кулаком по морде японца. Тот отшатнулся, упал на задницу и непроизвольно схватился за разбитую губу. А команда только этого и ждала. По всей палубе началась схватка. На чью-то голову опустился тяжелый гаечный ключ, кого-то просто в четыре руки швырнули за борт. Раздались одиночные выстрелы и визг срикошетивших пуль.

Японец быстро пришел в себя. Вскочил на ноги, рванул из кобуры револьвер и выстрелил в Рощаковского. Тот схватился за ногу и стал медленно и удивленно оседать на палубу.