Опасна для себя и окружающих - Алисса Шайнмел

Королева пожимает плечами:

— Не сказать чтобы ее вылечили.

— А не вылечили?

— Да ни разу. Ее просто нагрузили лекарствами и отправили восвояси.

У меня мелькает вопрос, почему доктор Легконожка не поступила так со мной. Может — несмотря на почти одиночное заключение и строго дозированные привилегии, — ей хватает врачебной этики не пичкать лекарствами абсолютно здорового человека.

Конечно, сама она сказала бы, что не назначила мне медикаменты потому, что еще не уверена в диагнозе.

Но Королева здесь уже довольно долго, и не похоже, чтобы она принимала лекарства.

Я говорю:

— Так или иначе всё лучше, чем торчать здесь.

Королева поднимает брови:

— Разве?

— Может, снаружи она найдет нормального врача, который подберет ей подходящие таблетки, вместо того чтобы просто накачивать ее успокоительными, пока не заткнется.

Вот еще один момент, который объединяет всех королев: они презирают тех, у кого над ними есть власть. Во внешнем мире это может быть завуч, который поймал их за курением, или друг детства, который в курсе, кто писался в постель до одиннадцати лет.

Здесь это врачи.

— Ага, — соглашается Королева. — Им лишь бы держать нас под контролем.

— Похоже, тебе все-таки удалось их обойти. — Любая королева жаждет признания.

— Типа того, хотя они старались изо всех сил. Но диагноз у меня не из тех, которые лечатся таблетками. — Она со значением смотрит на меня, и я, хоть ни капли не смущена, отвожу взгляд. Она дает мне понять: чем бы она ни болела, это серьезно, куда серьезнее моего случая. Она дает мне понять, что ее следует бояться. Как будто серьезность заболевания делает ее сильнее.

Впрочем, здесь, возможно, так и есть.

Я оглядываюсь по сторонам, кусая губы, чтобы изобразить тревожное состояние.

— Не волнуйся, — говорит Королева. — За этим столом санитары особо не следят.

Я выдыхаю с притворным облегчением.

— Говорят, у тебя… есть разные штуки.

— Какие именно?

— Связь с внешним миром. — Я поднимаю брови и понижаю голос до шепота: — Мобильник.

Она фыркает:

— У меня еще и не такое найдется.

Мне приходят на ум все запрещенные здесь вещи: не сигареты и пиво, которые взрослые прячут от подростков и во внешнем мире, а, например, жвачка и хорошие книги, карандаши, ручки, бумага и пособия по поступлению в университет.

Но отвлекаться нельзя. Я здесь ради Люси, а не ради себя.

— Мне нужно послать кое-кому сообщение. Конечно, если у тебя и правда есть мобильник.

Во внешнем мире королевы исповедуют равноценный обмен: око за око, зуб за зуб, билеты на эксклюзивный концерт за приглашение на именинную вечеринку королевы. Иногда достаточно всего лишь признаться, почему тебе нужна помощь: хорошая королева собирает информацию, чтобы в будущем использовать ее против тебя, если потребуется подняться.

Я надеюсь, что здесь ей хватит возможности доказать мне свой королевский статус.

И я не ошибаюсь.

двадцать один

Я чувствую вес мобильника, когда Королева роняет его мне на колени. Она отворачивается от меня к своему супу комнатной температуры и начинает громко его прихлебывать.

Я смотрю вниз.

Экран светится, подтверждая дату: пятнадцатое сентября.

Там указано время: 11:48. (Нас кормят обедом в полдвенадцатого? Мы что, детсадовцы? Это ланч, а не обед. Не важно. Для Люси так даже лучше. Теперь она точно успеет попасть на пробы.)

Я открываю сообщения. Папка пуста. Королева удаляет все, что получает или отправляет. Умная девочка.

Можно отправить сообщение родителям. (Сейчас они, наверное, уже вернулись из Европы.) Или Джоне.

Я вдруг понимаю, что не знаю его номера. И дело не в забывчивости: я вообще не знала его номер, поскольку Джона мне его и не давал. Не было нужды. Мы жили в одном общежитии. Он всегда был рядом.

Можно отправить сообщение Агнес. (Пусть она в коме, но вдруг ее родители держат телефон поблизости, чтобы семья и друзья могли связаться с ними, спросить, как дела. Если только она снова не в реанимации. В реанимацию же не пускают с телефоном, так? В любом случае я не помню ее номер наизусть; он тихо-мирно хранится в памяти моего телефона, который я не видела с тех пор, как меня сюда упрятали.) Можно отправить сообщение моему адвокату. (Но его номера я тоже не знаю.)

Я встряхиваюсь. Надо написать Хоакину. Таков план. Ради него я и пришла.

Я прячу руки под столом и наклоняюсь, будто собираюсь есть суп. Осторожно набираю номер Хоакина: 510-555-01-25.

«Привет, Хоакин. Я соседка Люси по палате в клинике». (Я уточнила у Люси, не лучше ли использовать эвфемизм вместо прямого указания, но она лишь пожала плечами: «Он знает, где я. И его это не смущает».)

Может, Хоакина заинтересует причина, по которой я сама оказалась здесь. Может, стоит объяснить, что у меня нет РПП, в отличие от Люси.

— Ты там роман сочиняешь? — шипит Королева. — Не копайся.

Я поднимаю голову и отслеживаю взгляд Королевы. К нам направляется санитар. Видимо, совсем игнорировать столик Королевы они не могут.

«Люси еще может успеть на пробы. Ей нужна твоя помощь». Отправить.

«Забери ее завтра в 12:15». Отправить.

«Отвечать не надо». Отправить.

Королева тянется забрать мобильник, но я его не выпускаю. Сначала нужно все удалить, пока она не увидела.

— Сюда идут, — шипит Королева.

Она пытается под столом выдернуть мобильник у меня из рук. Ладони у нее горячие.

Я трясу головой. Школьные заводилы держат учителей и администрацию в кулаке. Если Королева разгадает наш план, она запросто сдаст нас с Люси, только чтобы выслужиться.

— Живо, — твердо говорит Королева.

У меня начинают потеть ладони.

Если я уроню телефон, все услышат.

Санитар увидит.

Конфискует мобильник.

Прочитает сообщения.

Люси накажут.

Меня тоже накажут.

Королева — как всегда — выкрутится. Заявит, что телефон мой, а не ее.

Удалить.

Я роняю телефон Королеве на колени. Она сует его под рубашку и где-то прячет. Видимо, Королеве разрешено носить лифчик. Люси обзавидуется.

Санитар проходит мимо столика, оглядывая каждую из нас по очереди. Мы с Королевой держим руки на виду. Я крепко сжимаю ложку, чтобы санитар не заметил, как у меня трясутся пальцы.

— Почему он у тебя не разрядился? — шепчу я.

— Один из санитаров мне его заряжает.

— Ого, — говорю я. Вот это и правда впечатляет. Сердцебиение понемногу успокаивается.

Королева ухмыляется:

— Ты бы знала, сколько всего сходит с рук тем, кто посидит тут с мое.

Она реально гордится собой. Зубы у нее желтые; нам позволено чистить зубы, но она, похоже, пренебрегает этим правом. Я провожу языком по зубам.

Не хочу столько сидеть здесь, чтобы оказаться