Опасна для себя и окружающих - Алисса Шайнмел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К тому моменту, как я присоединилась к классу, большинство девочек уже нашли себе лучших подруг.
Тогда я еще не знала того, что знаю сейчас: дружба в детском саду непостоянна. Обычно девочки успевают сменить по крайней мере трех лучших подруг до зимних каникул.
Но я знала, что мне как можно скорее нужна лучшая подруга.
Мне пришлось выбирать из девочек, которые больше никому не приглянулись: из странных, вонючих, лишних девочек. Но я выяснила, что могу сделать их не такими вонючими, не такими странными. Вскоре мои лишние девочки превращались в классных и симпатичных, и все хотели дружить со мной и моими протеже.
— Такое ощущение, что родители ждали от тебя взрослого поведения, хотя ты была совсем ребенком.
Агнес говорила: «Сколько себя помню, я вечно заботилась о младших сестрах. Не могла ходить ни в клубы, ни в кружки после школы, потому что нужно было бежать домой и следить за сестренками».
Тут мы с Агнес похожи. От нас обеих родители с самого детства ждали взрослого поведения.
Я выучила слово «развитая» в четыре года.
«Как же нам повезло, что у нас такая развитая девочка».
Я не ходила ни в подготовительную группу, ни в ясли, так что начала общаться со сверстниками только в детском саду. К тому времени я уже отлично научилась ладить со взрослыми. Я слушала их разговоры и придумывала забавные комментарии к репликам родительских друзей. А когда уставала от них, прикидывалась спящей на диванах пятизвездочных ресторанов, чтобы взрослые могли спокойно поговорить. В итоге я наловчилась точно угадывать, когда им надоедает со мной сюсюкать и хочется поговорить о делах, посплетничать о том, кто с кем спит, и все такое. Я прекрасно знала, когда пора зевать и тереть глаза. Но общение с детьми было для меня в новинку.
— Я родилась взрослой, — говорю я с улыбкой.
Конечно, Легконожка не знает нашей семейной шутки. Она качает головой:
— Никто не рождается взрослым.
В ту ночь в парижском ресторане со звездой Мишлен, когда родители посмеялись надо мной, я съела все сладкое мясо до последнего кусочка. Я съела эпуас и трюфели, хотя от запаха меня воротило. Родители гордились мной.
Стивен покашливает со своего места в дверях. Доктор Легконожка не носит часов и не берет с собой в палату телефон. («Пациентка может представлять опасность для себя и окружающих».) По части времени она полагается на Стивена и никогда не задерживается ни на минуту дольше, чем отмерено на сеанс. Даже когда у меня прорыв, как, возможно, ей кажется сегодня. В мединституте ее, наверное, научили, насколько важно соблюдать границы в отношениях между доктором и пациентом.
Легконожка встает:
— Похоже, мне пора. — Она улыбается мне. Она так довольна моей откровенностью, что вроде даже забыла, как перед сеансом нашла меня под дверью палаты.
Я улыбаюсь ей в ответ. Искренне.
двадцать пять
У этого места есть кое-что общее с лучшими гостиницами мира: окна там тоже обычно не открываются. Конечно, меня никогда не запирали в гостиничном номере, как заперли здесь, но в детстве мне не разрешали уходить одной, и я ни разу не нарушила правила. Я ждала, когда родители вернутся оттуда, куда, по их словам, маленьким девочкам — даже таким развитым, как я, — ходу нет: из казино, ночных клубов, баров. Обычно они оставляли меня одну только по ночам, когда я должна была проспать все то время, пока они отсутствуют. Чаще всего я так и делала. Но иногда не могла заснуть и ждала хлопнувших в соседнем номере дверей, ждала, когда мама придет меня проверить, обдавая запахом духов, алкоголя и сигарет. Иногда она не приходила до самого утра, когда пора было вставать и одеваться, ведь у нас впереди большие планы.
Сегодня я жду Люси.
Ни в одной гостинице мне не приходило в голову, что родители ко мне не вернутся. Случается, маленькие дети паникуют, когда папа с мамой уходят, как будто всерьез опасаются больше с ними не увидеться. И еще я читала, что щенки не способны различить, оставили их одних на пять минут или на пять часов. Я была не такая. Я родилась взрослой, а значит, практичной. Если родители говорили, что мы увидимся утром, я знала, что мы увидимся утром. Непрактично было бы думать иначе.
С другой стороны, всегда оставалась вероятность, что они не сумеют ко мне вернуться: автокатастрофа, встреча с маньяком-таксистом или еще какая-нибудь беда. Но в детстве я не знала о подобных опасностях. По крайней мере, не думала о них.
Так что я терпеливо ждала родителей, не сомневаясь, что в конце концов услышу открывающуюся в соседнем номере дверь, почую запахи внешнего мира.
Сегодня я жду Люси — но разве можно назвать это ожиданием, если я не уверена, что она вернется? Должно быть специальное слово для такого случая, когда и ждешь, и не ждешь, одновременно готовясь к тому, что дверь откроется, но понимая, что она может и не открыться. Как кот Шрёдингера, только про ожидание.
Мы изучали кота Шрёдингера в прошлом году на физике. Это мысленный эксперимент, который придумал в 1930-х австрийский физик по имени Эрвин Шрёдингер. Суть в том, что, если запереть кота в камере вместе с атомом радиоактивного вещества, выживание кота зависит от того, распадется ли атом, излучая радиацию. Но пока не откроешь камеру и не узнаешь, как там кот, он одновременно и жив, и мертв.
Я не совсем поняла, как кот связан с физикой, если не считать того, что Шрёдингер был физик и в эксперименте участвовало радиационное излучение, но мне понравилось словосочетание «мысленный эксперимент». Так что я пытаюсь убедить себя, что в данную секунду нахожусь в процессе мысленного эксперимента: пока Люси не войдет в дверь, она одновременно и возвращается, и не собирается вернуться.
Утешает, что мне вообще пришел на ум кот Шрёдингера. Мозг еще не совсем превратился в кашу, если я в состоянии вспомнить прошлогодний урок физики.
* * *
Она возвращается уже в полной темноте; свет давно погасили. Я лежу в кровати, но не сплю. И слышу магнитный щелчок открывающегося замка, скрип двери.
Люси приносит с собой запахи улицы: свежий воздух, земля, трава. Я вздыхаю с облегчением. Кот все-таки жив.
На секунду в комнату проникает свет из коридора; затем Люси аккуратно закрывает дверь. На ней все та же бумажная униформа, в которой она
