На острове - Карен Дженнингс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько раз Самуэль замечал его на улице и устремлялся к нему, готовый к решительным действиям. Но каждый раз перед самым столкновением менял траекторию и ретировался. Ему ужасно хотелось схватить солдата за голову и впечатать ее в асфальт, только он понимал, что никогда не сделает этого.
После нескольких таких неудач Самуэль снял с руки перевязь. Он перестал выслеживать солдата и вернулся в шалман. Мирия встретила его с усмешкой:
«Вернулся, Пиджак. Мы слышали, ты пострадал. Давай садись. Не покажешь нам свои страшные шрамы?»
Однажды вечером, через несколько месяцев, зарядил сильный дождь – был сезон дождей. Самуэль шел по улице, направляясь в шалман. Зонта у него не было, и он метнулся, пригнув голову, в ближайший магазин. Кто-то вышел из магазина и придержал для него дверь, и Самуэль сказал: «Спасибо». Оглянувшись, он узнал солдата. Но тот уже бежал через улицу, укрываясь газетой.
Стоя в гостиной, Самуэль смотрел на человека, спавшего на диване. Он снова навел палец на него и выстрелил, вспомнив свое тайное желание унижать других, бить наотмашь, внушать страх.
САМУЭЛЬ ПОСПЕШНО ВЫШЕЛ ИЗ КОТТЕДЖА, снова почувствовав слабость. Дойдя до наклонного дерева рядом с башней, он приложил к нему руку и перевел дыхание. Он оттянул ворот джемпера и снова вспомнил палец, прочертивший по горлу, только на этот раз он его перерезал и голова запрокинулась, открыв черный зев. Самуэль сплюнул, дошел, держась за стену, до каменных ступеней и присел, подняв голову. Бриз овевал ему лицо; волны лизали берег; чайки кружили в небе, жалобно пища. Самуэль встрепенулся и ошалело прислушался – ему померещился детский плач. Он подумал: вдруг это Леси явился на остров? Что, если мертвый сын вернулся к нему?
Он переспал с Мирией всего несколько раз, и каждый раз впопыхах, в темноте. Это был их секрет.
«Смотри не вздумай кому сказать, – говорила она. – Даже, блядь, не думай».
Но именно к нему она пришла, когда забеременела, и сказала, что от него, хотя она никогда не скрывала, что встречалась и с другими мужчинами. Но он не стал говорить ей об этом. В тот момент она казалась такой беззащитной.
«Ни о чем не волнуйся, – сказал он. – Все будет в порядке».
Он обнял ее, почувствовал, как она прильнула к нему, положив голову ему на плечо. Он нагнулся и поцеловал ее в лоб.
«Я о тебе позабочусь. Буду хорошим мужем. Мы станем семьей; остальное сейчас не важно».
Это ее взбесило, и она отстранилась от него.
«Господи, какая пошлость. В этом ты весь. Готов, блядь, растить чужого ребенка и жениться на той, которая терпеть тебя не может».
Отец Самуэля оказался в восторге от этой новости. Ничего он не желал сильнее, чем внука, рожденного в свободной стране. Когда Мирия пришла к ним в дом, он только об этом и говорил, алчно поглядывая на ее округлый живот.
Но Мирия не разделяла его восторга. Она отказывалась находиться в их однокомнатной квартирке дольше десяти минут, ничего не ела и не пила. Ее возмущала нищета и попрошайничество родителей Самуэля. Увечные ноги отца. И то, что его сестра обмирала перед военными и, по слухам, сошлась с Псом, когда он стал солдатом. А больше всего ее возмущало, что они присвоили бизнес своих бывших соседей. Только вместо зверушек из проволоки и бисера они делали сувениры в виде государственных флажков, силуэтов родины и солдатиков. И никогда не отклонялись ни в цветах, ни в формах. Чтобы никто не спутал их изделия с символикой оппозиционных партий – запрещенных, преследуемых, казнимых. Поэтому они использовали всего несколько цветов: зеленый, красный, черный и мутный армейский хаки.
Иногда по пути на собрания Самуэль со своими новыми друзьями проходил мимо Мэри-Марты, продававшей сувениры, сидя на тротуаре. Мирия ее в упор не замечала, но Самуэль как-то раз остановился перекинуться парой слов.
«Привет, как дела сегодня?» – спросил он.
«Не топчи грязными туфлями одеяло».
«Извини, – он отступил, глядя, как сестра сидит, сгорбившись, и грызет какой-то пластик. – Может, пойдем с нами? Думаю, тебе понравится. На собраниях всегда интересно».
«Ну еще бы, я уверена, это очень интересно – дни напролет рассуждать о том, как вы спасете мир, пока остальные пытаются заработать денег, чтобы вас накормить».
«Не говори так. У тебя превратные представления».
«Ой ли?»
Самуэль присел рядом с ней, взял в руки проволочного солдатика.
«Хорошо выглядит. Кто его сделал?»
«А ты как думаешь? Отец».
«Что ж, хорошая работа».
Сестра стряхнула грязь с одеяла.
«А помнишь, – сказал Самуэль, – какие он вырезал нам игрушки, когда мы жили в долине?»
«Нет».
«Да ладно, вспомни. Отличные игрушки. Лев и такой еще слоник».
«Сказала же, не помню. Я была младенцем. Я ничего не помню о том времени».
Самуэль положил солдатика на место.
«Скажи, ты не видела Пса в последнее время?»
«Не начинай опять. Мне шестнадцать лет. Я могу делать что хочу».
«Я просто спросил. Он был мне другом, ты же знаешь».
«Я знаю, кем он был для тебя, и знаю, как теперь ты смотришь на него. Хорошо же ты устроился: судишь всех, живешь как хочешь, и никакой ответственности».
«У меня есть ответственность. Я несу ответственность перед родиной…»
«Господи, Самуэль, хватит уже этого дерьма. Отъебись уже, хорошо? Уебывай на свое собрание и оставь меня в покое».
Однажды Мирия пришла к ним домой и увидела родителей Самуэля за работой. Его мать щурилась в тусклом свете и говорила с улыбкой:
«У нас не было денег, чтобы дети в школу ходили. Но у вашего ребенка будет больше возможностей. Уж мы ради этого засучим рукава. Он будет читать и писать. Станет образованным человеком и найдет хорошую работу. Может, в банке».
Отец Самуэля кивнул:
«О да. И у него будет имя под стать его счастливой доле. Свобода или Народ. Что-нибудь такое, чтобы всякий раз, как он назовет свое имя, его наполняла гордость за то, что дед его не зря сражался, за то, что я ему подарил свободу от рабства».
И тут Мирию прорвало:
«Да где эта ваша свобода? Что принесла народу независимость?
