На острове - Карен Дженнингс

ходил одной дорогой, поэтому замечал, если что-то менялось; замечал, как в пустовавшие дома возвращались прежние жильцы или вселялись новые. Год спустя могло показаться, что никакой «выбраковки» не было. Но кое-что действительно менялось. Генерал совершил переворот, президента застрелили и бросили гнить в канаву, а в общественных местах наводила порядок вооруженная милиция. Ввели комендантский час, люди стали жить в страхе, и Самуэль уже не мог бродить по улицам в любое время.

Тогда-то Самуэль и встретил Мирию. Он заглянул в один шалман на окраине города и увидел ее в небольшой компании, сидевшей за треснутым деревянным столом. Они сидели там почти каждый вечер, обычно человек пять, и привлекали внимание Самуэля своей отделенностью. Большинство людей сидели на улице, в вечерней прохладе, высматривая знакомых, болтая с прохожими. Но эта компания сидела внутри, не выказывая интереса ни к чему за пределами своего стола. Самуэлю стало интересно, что заставляет их держаться в стороне, что они скрывают от остальных.

Довольно скоро он стал узнавать отдельных членов этой группы. Там было трое мужчин. Высокий и плечистый; молодой и сутулый и один с залысинами на высоком лоснящемся лбу. Молодой и сутулый всегда сидел рядом с женщиной с волосами в стиле афро; Самуэлю не нравился этот стиль, и он проникся неприязнью к самой женщине. А Мирия отличалась бритой головой, подчеркивавшей темный цвет лица. Поначалу Самуэль принял ее за иммигрантку из-за темной кожи, но, узнав поближе и рассмотрев глаза, понял, что она из местных. Мирия, в отличие от другой женщины, носившей платья и бижутерию, носила брюки и обходилась без украшений. Она всегда сидела с хмурым видом, склонившись над пивом. Когда она говорила, то часто выставляла палец. А когда слушала, склоняла набок голову.

Как-то вечером Самуэль вошел в шалман и заказал пива. Он сел за столик неподалеку от этой группы, спиной к ним. Говорили они тихо, но у него, как у бывшего вора, был отличный слух. Услышанное разочаровало его. Их тревожный шепот касался Диктатора, угнетения, свободы слова – всего того, чего Самуэль успел наслушаться на собраниях, куда ходил с отцом.

«Наши враги, – говорила Мирия, – продажные политики, эти плуты и жулики, берущие взятки. Это же какие-то министры отбросов, тратящие деньги на свой имидж, на имидж страны в глазах иностранцев, а что люди голодают, им плевать. Нам нужен новый порядок. Тех, кто берет взятки, растрачивает госбюджет и занимается коррупцией, надо убивать. Их надо прилюдно казнить, их надо искоренить. Только к этому должна стремиться Народная партия. Наша цель – убийство».

Несмотря на взгляды Мирии, Самуэль почувствовал к ней такое влечение, как ни к одной из прежних любовниц. Из тех девиц, что спали с ним за побрякушки, а то и просто за выпивку, из тех, что всегда готовы отдаться тому, кто при деньгах, каким бы путем он их ни достал. Эти же девицы, встречавшие теперь Самуэля на улицах в потертом костюме и заплатанных туфлях, воротили от него нос.

Самуэль стал захаживать в шалман, чтобы посидеть за пивом и послушать, о чем говорят эти люди. Иногда Мирия бросала на него злобный взгляд и что-то шептала товарищам, а потом однажды встала и обратилась к нему:

«Слушай, Пиджак, ты шпион или нет? Давай уже арестуй нас или отъебись».

«Нет, – сказал он. – Я не шпион».

«Что же тогда? Чего тебе надо?»

«Нравится слушать. Вот и все. Интересно».

Один из мужчин, здоровяк, которого звали Большой Ро, подошел к нему, пожал руку и пригласил пересесть к ним.

«Ты зовешь к нам человека, который так одет?» – спросила Мирия.

Большой Ро рассмеялся, отодвинув стул для Самуэля.

«Не обижайся на Мирию, – сказал он. – Ей нужно время, чтобы подружиться с новым человеком».

Остальные отнеслись к нему довольно дружелюбно, стали спрашивать, как его зовут, откуда он. Девушку с афро звали Кеда, а ее приятеля, сутулого, Село.

«Мы с Кедо с юго-запада, – сказал Село. – Деревенские. У нас смешной говор, мы знаем, с таким акцентом – Большой Ро вечно прикалывается. Но для нас это вы, городские, с акцентами, – он хохотнул. – Иногда невольно забываешь, что мы соотечественники».

«Я тоже вырос в деревне, – сказал Самуэль. – Нас вынудили переехать. А вы почему уехали?»

«Нас никто не вынуждал, – сказала Кеда. – Мы сами захотели. Мы в городе уже восемь месяцев и поначалу спали на улицах. Приходилось жуткими вещами заниматься, чтобы выжить. Но потом нас нашла Народная партия, помогла нам. Теперь мы вступили в нее и тоже им помогаем».

«Ты не был на собрании партии?» – спросил Жума, с залысинами.

«Я о ней даже не слышал. Я думал, все оппозиционные партии запрещены».

«Запрещай не запрещай – это мало что меняет».

«Это верно».

«Но ты не готов сражаться против тирании? – спросил Большой Ро. – Ты за Диктатора?»

«Нет, я этого не говорил. Я знаю, что есть оппозиция. Мой отец был в числе тех, кто сражался за независимость».

«Это прекрасно, – сказал Жума. – А ты? Ты сам сражался?»

«Нет, я был слишком молод».

Мирия хлопнула ладонью по столу:

«Прошло всего несколько лет. Ты был подростком. Мог бы сражаться не хуже других, если бы верил. А если трус, так прямо и скажи».

«Мирия», – сказал Большой Ро.

«Мне некогда возиться с трусами», – сказала она.

Из шалмана Самуэль вышел с ними; он хорошо запомнил ту прогулку. Был поздний вечер, улицы запружены машинами и людьми, лоточники сворачивались перед комендантским часом. На тротуар вышел из дома солдат, продолжая смотреть внутрь, словно отчитываясь перед кем-то. Самуэль тоже отвлекся, и они столкнулись.

«Смотри, куда идешь, пацан, – сказал солдат и добавил: – Извиниться не хочешь? Прощения попросить?»

«Извините, сэр», – сказал Самуэль.

«Так-то, пацан».

Солдат пошел по улице, смахивая с рубашки невидимую пыль обеими руками, словно Самуэль испачкал его.

Остальные пошли дальше, но Мирия подождала Самуэля. Он почувствовал, как кровь прилила к лицу, и не сразу подобрал бранное слово в адрес обидчика. Он уже хотел взять Мирию за руку, но она сказала:

«О да, Пиджак, теперь я вижу. Ты, в натуре, крутой. Ты сражаешься за то, во что веришь».

Он убрал руку, попятился и свернул в подворотню, не сказав ни слова на прощание.

Он не поранился от столкновения с солдатом, не заработал даже синяка, однако стал прикидываться пострадавшим. Он сделал перевязь из тряпки и нацепил на руку. Когда его спрашивали, что случилось, он говорил, что упал или попал под мототакси. Он снова стал мерить улицы как одержимый, но шалман обходил стороной. Он