Железная хватка графа Соколова - Валентин Лавров

— Не будем ссориться! Я припас приятный сюрпризец. Для этого и уединился с тобой. Идем к фонарю. Вот, смотри! Это шесть фотографий. Их обнаружил Кох в кармане Шахматиста.

— Хм, сюжеты какие-то необычные... Дом-развалюха, чердак, здоровый дуб на высоком берегу. Смотри, Аполлинарий Николаевич, пожарная каланча, рядом — глухой забор, а оттуда выглядывает островерхая крыша. Да ведь это дом зубного врача Бренера!

— И добавь, фотографа-любителя! Не удивлюсь, если все эти «памятные места» снял этот хранитель взрывчатки в кровати родной матери. Кстати, вот фото этой самой кровати, парализованной мамаши. Связь уловил?

Особенностью мышления Сахарова было то, что самые умные мысли осеняли его сразу же или не осеняли уже никогда. Теперь он воскликнул:

— Конечно же на всех этих снимках тайники террористов. Попарно! Дом Бренера — и тут же фото кровати, где взрывчатка спрятана. Старый дом-развалюха

— и снимок покосившегося чердака. Красивый островок на широкой реке — и громадный дуб с дуплом.

— А ты смекнул, зачем эти снимки делали? — Соколов поднял бровь.

— Конечно! Устраивают тайник с динамитом, оружием, нелегальщиной, переправляют его фото в террористический центр. И лишь единственный человек — предводитель революционной банды — ведает, в каком городе находится изображенный дом, подвал, чердак. В случае провала центра пойди выяви, где находится тайник! Таких домов на Руси тысячи. Зато, если схватят связника с этой фотографией, никому и в голову не придет мысль заподозрить в ней что-либо криминальное. Сами же террористы по фото легко найдут спрятанное.

— «Достопримечательности» Саратова! — громово расхохотался Соколов, и за всеми заборами дружным лаем отозвались собаки. — Вот почему Бренер вдруг увлекся фотографией! Завтра займемся раскрытием тайн, а сейчас — ужинать! И выпьем, и закусим славно!

Без отказа

В «Метрополе» в полночный час было шумно, дымно, пьяно. На невысоком помосте неистовствовали цыгане. Шустрый, с широким утиным носом метрдотель Трофим с ужимками и поклонами подлетел к Соколову:

— Ваше превосходительство, с усердием вас приветствуем! Позвольте проводить на ваше насиженное место возле сцены, где Тамарка сиськами трясет. И господа полковники Дьяков и Рогожин уже ожидаючи.

И впрямь, к Соколову тут же подошел Рогожин. Протянул конверт с почтовыми штемпелями:

— Увы, вся добыча! Содержание письма — дрянь. А всякие шмотки-тряпки закрыл в номере, вот ключ. Влез в окно, никто не видел.

Соколов убрал конверт в карман:

— Займусь позже!

Цыгане, завидя графа, счастливо заулыбались, пришли в движение, ударили в бубен, завели величальную:

Выпьем за Аполлошу,

Аполлошу дорогого.

Пышнотелая молодка Тамара, отчаянно тряхнув грудями соскочила с помоста. С полным бокалом шампанского она подплыла к Соколову:

— Ну ж ты, молодой, кучерявый! Какой хороший гость, мой сумнакуно, золотой! Выпей на здоровье.

Теперь уже весь зал узнал гения сыска. Под дружные аплодисменты бокал был осушен, а цыганке между грудей вложен четвертной билет:

— Для почину!

Цыгане завели душевную «Камору» — «Солнышко».

Золотые мечты

Метрдотель, почтительно согнувшись, затараторил:

— Прикажите, ваше превосходительство, Аполлинарий Николаевич, польстить угрями копчеными. Как раз в обед получили от «Зайковского и Лютяя». Жиром истекают, подлецы, как девица слезой о напрасно потерянной невинности. На закуску икры свежей?

— Тарелку!

— Слушаюсь, ваше превосходительство! Сверх того-с на предмет холодных закусок рекомендую салат «паризьен», канапе «фантази», цыпленок «супрем бон-фам». Из закусок горячих восхитительны почки а-ля Парм, тарталет из дичи «финансьер», омары и лангустины...

Соколов в нетерпении дернул ногой:

— Пусть всё тащат! Эх, Трофим, у нас сегодня горькая тризна — помянем нашего славного товарища, погибшего за царя и веру. Не забудь, братец, уху стерляжью.

— Обязательно, двойную-с! И с расстегайчиками. На жаркое не осрамятся перепела. На горячую рыбу усиленно советую осетрину в шампанском. И приказано на стол водрузить «Золотые мечты» — самого нежного молочного поросенка. Это для подобострастия от нашего хозяина Григория Васильевича Очкина.

Тризна

В мгновение ока два лакея с серебряными подносами в шелковых, канареечного цвета косоворотках навыпуск и высоких хромовых сапогах поставили на широкий стол запотелые графинчики с разными водками, белые соленые грибки, ветчину с хреном, селедку с горячей, курящейся легким паром картошкой и крошечными нежинскими огурчиками:

— Разгону ради!

Соколов горою поднялся над столом, держа в руках хрустальную, блистающую гранением рюмку. Метрдотель торопливо махнул рукой цыганам:

— Цыц, не бренчать!

Цыгане враз смолкли. И даже в зале перестали стучать вилками.

Соколов говорил жестко и отчетливо, каждый звук его могучего голоса был слышен в дальних углах ресторана:

— Российской полиции без малого двести лет. И никогда прежде бандиты не смели посягать на жизнь полицейского — при всех царях; во все века она была как бы священной. Но нынче времена наступили страшные, небывалые. Бандиты — уголовные и политические — перешли в своей дерзости всякие границы. Всем памятна трагедия, недавно разыгравшаяся здесь же, в Саратове. Террорист Козелец-Шнабель убил замечательного сыщика, моего друга Колю Жеребцова. Сегодня на посту погиб тот, кого уважительно называли «королем филеров», — Гусаков-старший. Козелец по приговору суда был вздернут. Злодей, поднявший руку на Гусакова, уже коченеет в морге. Так будет со всяким, кто посягнет на жизнь полицейского. Мы творим не свою волю — волю Государя, а Государь — от Бога. Посягающий на полицейского дерзает идти против воли Создателя. И судьба каждого злодея станет самой жуткой, беспросветной.

Соколов обвел взглядом своих товарищей. Они сидели необычно суровые, а у Дьякова, кажется, блеснула слеза. Да и все гулены в зале притихли, словно протрезвели. Гений сыска закончил:

— Пусть земля тебе будет пухом, геройский русский человек, великий филер Матвей Иванович Гусаков. Мы за тебя так еще отомстим, что злодеям небо покажется с овчинку!

Весь зал единодушно поднялся. Дьяков вдруг провозгласил:

— Э-эх, любил покойный выпить! Выпьем за Матвея Ивановича, а этим самым собакам, террористам, мать их, мы еще продемонстрируем! — И полицмейстер вытянул водку из рюмки. Все дружно поддержали его.

Цыгане заиграли любимую песню графа — «Шатрицу».

Наколка

В проходе показался Жираф. За ним плелся тюремный доктор Субботин. Как всегда, Жираф налево и направо посылал дамам воздушные поцелуи, мужчинам на ходу жал руки: весь Саратов уважал свою знаменитость.

Жираф плюхнулся на кресло, оживленно повернулся к Соколову:

— Целый час искали сторожа! Даже домой к нему бегали. А выяснилось, он, паразит, в дым пьяный на лавке в мертвецкой спит. Рядом с трупами. Каков?

В этот момент успевший еще раза два приложиться к рюмке и по этой причине пришедший в кураж Дьяков воскликнул:

— Играй, чавалы, шибче! Хочу «Малярку» — ноги сами ходуном заходят. Любил покойный сплясать. — И, вскочив на помост, стал такие коленца ногами выделывать, что весь зал неистово захлопал в ладоши, а цыганка Тамара вскрикнула:

— Нигедэр, еще быстрее! — и тоже пошла в пляс.

Соколов даже не выдержал, улыбнулся, перевел взгляд на Жирафа:

— Ну, что?

Жираф торопливо опорожнил очередную рюмку, ответил:

— Как приказано было, всю одежду еще раз тщательно обшарил, подкладку отрывал — ни-че-го! Наш доктор Александр Николаевич даже тело осмотрел. И вообще этот самый Шахматист, кажись, какой-то блатной.

— Почему? — Соколов впился в Жирафа взглядом.

Тот безразлично махнул рукой:

— А, да это я так, к слову! Просто у него под мышкой наколка. Черной тушью корова с большими рогами обозначена. Во, большая, в пол-ладони, — Жираф отмерил на своей.

Соколов удивленно поднял брови, а Сахаров, внимательно слушавший, даже подался вперед:

— Корова?!

— Она самая! Вымя видно.

Сахаров и Соколов переглянулись, враз поднялись с кресел. Гений сыска с непонятным весельем сказал:

— Субботин, Кох, едем в морг.

— Вот и поужинали! — застонал Кох, торопливо глотая кусок.

...Пока Дьяков продолжал самозабвенно выделывать на помосте кренделя, наша четверка поспешила в юдоль скорби. И не напрасно!

ЧЕРНАЯ КОРОВА

Доблестным и неустрашимым российским сыщикам с любовью посвящаю

Сыщики слезли с коляски у закрытых на пудовый старинный замок университетских ворот. Вошли в узкую калитку, двинулись по освещенной полным месяцем дорожке к моргу. Миновали часовенку. Сквозь приоткрытые двери в свете лампад виднелись чей-то открытый гроб и монашек, читающий молитвы.