Очень хотелось солнца - Мария Александровна Аверина

ел. Все попробовал и говорит в конце: «Родная! Шикарная диета! Мне теперь тоже надо так питаться!»

Женщина умудрялась одновременно и рыдать, и тарахтеть со скоростью хорошего пулемета.

– А я ему говорю: «Господи! Какая тебе диета, ты себя давно видел?» Знаете, Вениамин Анатольевич так нездорово последнее время похудел! А он вдруг как накинулся на меня: «Ты! Ты лучше за собой следи! Ты вечно всем указываешь, что делать и как жить! Ты просто мне завидуешь! Всю жизнь умничаешь! Лучше всех знаешь, что и как! Что, самая умная, что ли?» Вскочил из-за стола и понесся в кабинет…

Николай неловко переступал ногами, не зная, что сейчас уместно делать: то ли приступить к ремонту розетки, то ли дослушать эту внезапную истовую исповедь.

– Я так опешила! Даже не сразу нашлась, что сказать. Я просто была в шоке! – Женщина и не думала прекратить рыдать. – Я иду к нему в кабинет, а он орет! Руками машет! Уже чуть ли не пена изо рта… Взгляд безумный! Безумный! Понес дальше про то, что я всю жизнь ему испортила, что ничего хорошего он от меня за все годы не видел… Что я ничего не могу, не умею… что я даже с домработницей не могу справиться: дескать, она мной управляет, не я ею… А между тем на его столе, на его любимой лампе всегда пыль. Тут у него лампочка перегорела, а выкрутить якобы и вкрутить некому… «Вот! – кричит. – Смотри, смотри!» И стал щелкать-щелкать выключателем… А лампочка не зажигается и не зажигается…

Николай молча, тоскуя, слушал, стоя перед плачущей женщиной чуть не навытяжку.

– Я ему говорю: ты же не разрешаешь мне заходить в твой кабинет, откуда же мне знать, что у тебя в лампе перегорела лампочка! А он закричал, затопал ногами…

Николай покорно кивнул.

– Вы должны понимать, Вениамин Анатольевич вообще человек очень выдержанный, – внезапно опомнилась женщина. – У него просто, видимо, нервы сдали… он сейчас такой важный проект делает… с посольством… ну, вы понимаете…

Николай опять кивнул. В нем стало закипать легкое раздражение: если это шоу семейного горя затянется, то он, чего доброго, не успеет вернуться домой.

И тут женщина опять зарыдала…

– Ну вы же понимаете. Я пошла за лампочкой. Принесла… А он нарезает свои «восьмерки» по комнате. И так страшно молчит… Я стала снимать абажур, выкрутила лампочку, вкрутила новую… Щелкаю, а он вдруг как закричит: «Что ты вкрутила? Я в этой темноте работать не смогу! Тебе ничего нельзя доверить!» Я ему: «Что ты, что ты! Более сорока ватт на столе вредно для глаз… ты же так много работаешь». Он как затопал ногами, как дернул шнур из розетки, так и… вот…

Николай с облегчением вздохнул: слава богу, можно было переходить к цели визита.

– Разрешите, я посмотрю?

– Да, конечно, – женщина тихонько высморкалась и опять зашлась слезами. – Представляете? Он увидел, что розетка вывалилась, и как закричит: «Нет! В этом доме невозможно работать! Теперь у меня вообще не будет света еще год!» Схватил шапку, пальто и хлопнул дверью!

– Простите, а где у вас пробки? Мне надо отключить электричество.

Женщина в недоумении посмотрела на него.

– Пробки? Это что?

– М-м… это где отключают свет во всей квартире. Я не могу исправить розетку, если не отключить свет.

– О господи… погодите, погодите. Как отключить свет? А я как же буду?

– Не знаю… но это же ненадолго…

– А вы как?

– У меня есть фонарик. – Николай достал из кармана и показал женщине небольшой плоский серебристый прямоугольник. – Вот. Вы, если будете так любезны, подержите его, посветите мне. И я быстро все поправлю.

– Пробки… пробки… – Женщина старательно морщила лобик, проснувшаяся собачка заинтересованно крутила головой, переводя взгляд с Николая на хозяйку и обратно – так, словно понимала, о чем разговор. – А как это должно выглядеть?

– М-м, – опять затруднился Николай. – Счетчик! Где у вас счетчик установлен?

– Счетчик? – Лилия Ивановна была не на шутку удивлена. – Какой счетчик?

Николай испытал резкий приступ раздражения: он не знал, что делать с этой феноменальной глупостью.

– Ах ты господи. И Марьи Петровны нет, не спросишь, – распереживалась Лилия Ивановна.

– Вы позволите, я посмотрю в коридоре.

И, не дожидаясь разрешения, Николай направился к входной двери.

– Стойте! – взвизгнула женщина. – Если вы его найдете, мне же будет темно. Я сейчас возьму свечку.

– Еще один «вечер при свечах», – раздраженно пробормотал он, увидев на стене искомый прибор и пробки над ним. – Везет же мне… вляпываться…

Он выкрутил пробки – из кабинета снова раздался резкий женский визг. Собачка пулей вылетела из комнаты и стала отчаянно лаять на включившего фонарик Николая. Во всем этом сумасшедшем гвалте Николай терял остатки терпения, но изо всех сил старался держать себя в руках.

– Смотрите! – Теперь он, уже не церемонясь с ковром, прошел напрямик. Поднял Лилию Ивановну из кресла, вложил в ее руки свой фонарик. – Вы мне должны посветить вот так. Сможете?

– Как? Как, подождите, как? – Лилия Ивановна была просто в отчаянье.

– Да это же очень просто: направьте свет вот сюда, чтобы мне было видно, что я делаю. Но это же не трудно?

Он пристроил фонарик в руках Лилии Ивановны и полез за отверткой. Узкий луч дергался и прыгал, но Николай не стал уже поправлять и начал снимать розетку.

– Вы понимаете меня? – вдруг тихо спросила Лилия Ивановна.

– Что?

Фонарик дернулся, и свет ушел резко в потолок: женщина опять зарыдала, а собачка заскулила, и Николай понял, что такими темпами ему придется тут заночевать.

Он решительно подошел к плачущей женщине, взял из ее рук фонарик, передвинув стул, приспособил свет так, чтобы видеть, что делает, и занялся контактами.

Лилия Ивановна рухнула в кресло.

– Он ушел, понимаете, ушел! И его уже больше месяца нет дома!

Собачка стала забираться к хозяйке на руки, но та ее довольно бесцеремонно стряхнула.

– Нет… я тоже не смолчала… я сказала ему, что он мог бы и вызвать мастера, а не перекладывать все, что происходит в доме, на меня… Но он ушел… понимаете. Он ушел от меня… Я уже которую ночь не могу уснуть после всего случившегося. У меня болит и болит поджелудочная…

Николай молча копался в контактах.

– Я… я весь этот месяц прямо совершенно потерянная… Брожу, брожу по комнатам… Прихожу вот сюда, в библиотеку. И сижу… плачу…

Пауза явно предполагала, что Николай должен что-то сказать.

– И вы не знаете, где он и что с ним?

Ему это было совершенно неинтересно, однако он чувствовал, что женщине сейчас требуется какое-то сочувствие.

– Нет! Вы понимаете! Нет! Я обзвонила всех знакомых… я Марью Петровну заставила съездить на дачу – думала, может, он туда уехал… Она обошла весь дом, весь участок, даже в сарай заглянула, ну мало ли…

В ушах Николая включился «белый шум»…

– Но самое главное! Самое главное я вам не сказала!

Николай мысленно охнул…

– Через три