Очень хотелось солнца - Мария Александровна Аверина

асоциальностью. Проникая мыслью в самые тайны, глубины бытия, он чувствовал себя Человеком, именно Человеком с большой буквы, причастным к секретам гораздо более важным, чем те, что клубились в болотной взвеси слюнявого ноября.

Где-то за неделю до Нового года он ковырнул ложкой по дну последней банки арахисового масла. Хлеб, который дала соседка и который он расходовал крайне экономно – два кусочка в день, не более, еще недели полторы назад зацвел. Ему пришлось на сковородке сушить из него сухари, которые даже сквозь резкий и плотный вкус арахисового масла отдавали кислой плесенью. Но он не обращал на это внимания до тех пор, пока хлеб не закончился. Последние три дня он ел только арахисовое масло, зачерпывая утром и вечером строго чайной ложкой. Но сегодня кончилось и оно.

И снова необходимость выживать выдернула его из проблем Вселенной и довольно больно шмякнула о землю. Нужны были деньги. Очень нужны.

И он вспомнил о бумажке, которую дала ему соседка. Что ж… Розетки так розетки. Он вынужден был сдаться на милость унизительной необходимости. Возможно, именно они, эти чертовы розетки, дадут ему шанс повидать своих на Новый год и хотя бы как-нибудь протянуть январь. Что будет после января – он не задумывался. Закончив записывать вчерне здание своей годами тщательно и любовно обдумываемой теории, он хотел после поездки в деревню спокойно, в тишине, что называется на свежую голову, просмотреть все ее спорные моменты.

Но бумажка куда-то запропастилась… Ему казалось, что он сунул ее в карман штанов. Однако штаны с того момента уже дважды побывали в стиральной машине, к тому же в карманах ничего не было.

Ломая голову, куда же мог ее подевать в тот вечер, когда лопнула лампочка, он перевернул вверх дном всю кухню, всю свою комнату и даже семейную постель, надеясь, что она затерялась в покрывале. Но клятой бумажки нигде не было… И он полез в мусор.

Мусор он не выносил давно, по причине того, что его практически не было. Ну, разве что только то, что он выметал из комнат, да еще куча выбракованных из работы бумаг.

Расстелив на полу с трудом найденную в квартире старую газету – а к почтовому ящику он тоже не спускался уже месяц! – Николай перевернул на нее содержимое мусорного ведра.

Ошибки в расчетах, повороты и ответвления теории, попутные мысли, в ярости изорванные за их несостоятельность или кажущуюся глупость, мешались с пылью и ломом от веника. Несмотря на то что он хорошо помнил, как выглядела искомая бумажка, он тщательно вынимал каждую, стряхивал, разглаживал на коленке, составлял разорванное, перечитывал и даже стал какие-то откладывать в сторону, милуя теперь, по прошествии времени, те идеи, которые в запале выбраковал. И вдруг осознал, увидел себя со стороны. Взрослый человек, отец семейства, кандидат физико-математических наук, сидит на полу перед старой газетой и мусорным ведром и… усмехнулся… «Когда б вы знали, из какого сора…»

Три лоскутка от разорванной, видимо по сгибам, на четыре части бумажки нашлись в самом конце, в гуще сухой пыли. Он тщательно сдул грязь, сложил на полу по стыкам и попытался прочитать телефон. Последняя цифра была непонятна: половина ее осталась на утраченной левой четвертинке, и он никак не мог разобрать: 3, 5, 6?

Сложив обрывки на кусочек газеты, он поплелся к телефону и начал крутить диск.

– Алло? Мне Лилию Ивановну, пожалуйста, – читая по обрывкам, сказал он.

– Куда звоните?

– Простите.

Вторая попытка окончилась плачевно: пьяный голос долго не мог осознать, кого зовут к телефону, и в результате Николай был в самой грубой форме послан, что называется, «далеко и надолго».

Третья попытка увенчалась успехом.

– Алло… Да, слушаю.

Высокий нежный женский голосок ласково ворковал в телефонную трубку.

– Мне бы Лилию Ивановну…

– Это я. Я вас внимательно слушаю.

И вдруг Николай, который никогда не испытывал никаких проблем в деловом общении, осознал, что не знает, с чего начать. Горло перехватило яростью, но он смирил себя и хрипло, медленно и отчетливо произнес:

– Мне ваш телефон дала Тамара Викторовна… Сказала, что у вас какие-то проблемы с розетками…

– Ой, да, да! Спасибо, что вы позвонили. Я так ждала вашего звонка. Вениамин Анатольевич уже не может работать, у него в кабинете испортилась розетка и нет теперь настольной лампы… а он так раздражается, когда приходится работать при верхнем свете…

И милый женский голосок разлился длинной тирадой о том, какое важное государственное дело вершит ее уважаемый профессор-муж, занимаясь вопросами обучения и просвещения будущего подрастающего поколения, приобщения отсталой советской молодежи, оболваненной косной советской системой образования, к мировым европейским трендам, и как одна маленькая электрическая розетка может сорвать столь важный общенациональный проект.

Николай вежливо переждал, впопад и невпопад поддакивая, и когда женщина наконец устала и иссякла, попытался выяснить адрес и в какой день его ждут…

Договорились на завтра в два часа дня.

Назавтра он не спеша перебрал домашние инструменты, прихватив отвертку, прибор для «прозвона» цепи, и сам себе недобро усмехнулся. Ранее эти вещи он брал с собой в лабораторию на всякий случай, с совершенно иными целями. Что ж… времена меняются… меняется и он… Как там у поэта: «времена не выбирают»?

На улице у него внезапно закружилась голова – немудрено, из квартиры он не выходил с начала октября. И сразу понял, что многое пропустил: город был совершенно иным.

В его районе по-прежнему не горели фонари, отчего укутанные люди в тусклом отсвете снежного неба казались снулыми рыбами в аквариуме. Опустив головы, они неспешно расползались по своим делам, словно механические куклы.

В автобусе за проезд никто не платил – он это заметил, потому что сам сэкономил оставшиеся от поездки в деревню копейки, боясь, что ему не хватит на метро даже в один конец, и рассчитывая, что на полученные от ремонта розеток деньги сможет вернуться домой. В холодном, неуютном салоне все каменно молчали, отчего-то пряча друг от друга глаза. Обычного предновогоднего возбуждения, своеобразного праздничного братства как не бывало, а между тем шла последняя неделя декабря.

Впрочем, предновогодняя суета вроде бы царила у метро: поодаль, возле гастронома, был выгорожен елочный базар, откуда, вкусно мешаясь со свежестью порхавшего легкого снежка, пахло хвоей. Но обычного ажиотажа вокруг старательно выставленных «товарным боком» елок почему-то не наблюдалось. В какой-то момент у Николая подвело живот – продираясь сквозь активно гомонящую торгующую толпу, плотно облепившую подземный переход, он поймал привычные ароматы праздничного стола: сырокопченой колбасы, мандаринов, лимонов. Спускаясь по лестнице вдоль плотной шпалеры невеселых, возбужденных желанием поскорее сбыть свой товар, излишне тепло одетых тетушек, держащих в руках блестящую елочную мишуру, разноцветные стеклянные шарики, Дедов Морозов и Снегурочек, явно вытащенных из старых чемоданов, он едва