Очень хотелось солнца - Мария Александровна Аверина

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Сокольники», – громко отчеканил женский голос, и привычка столичного жителя спать в метро глубоким полноценным сном, но при этом просыпаться ровно перед своей станцией, заставила Ленку пошевелиться.

Она с трудом разлепила рыжие ресницы, беспомощно оглянулась вокруг, видимо, с трудом выныривая из своих хрустальных видений обратно в гудящую, свистящую реальность мчащегося в тоннеле вагона, наткнулась еще не до конца сфокусировавшимся взглядом на Николая, слабо улыбнулась, осветив на мгновение весь вагон, и спокойно, безмятежно вновь сомкнула веки.

И он понял, что ему просто не хватит духу ее разбудить – так сладко, блаженно и, главное, умиротворенно спала она, видимо где-то краешком сонного сознания ощущая, что есть он, Николай, который, конечно же, не даст ей пропустить свою остановку и что-нибудь придумает, чтобы ей не пришлось покидать своего блаженного состояния, и как-то доставит ее домой, как-то так, что ей, безмерно уставшей, не придется прилагать к этому никаких собственных усилий.

Поезд с шумом вырвался из тоннеля и заскрипел, закашлял, тормозя у платформы. Николай закинул на плечо Ленкину сумку, наклонился, неожиданно для самого себя легко поднял ее на руки и шагнул в распахнувшуюся дверь.

– Ты что? – почти не просыпаясь, пробормотала Ленка. – Я сейчас… сама…

Но голова ее доверчиво опустилась на его плечо, и рыжий хвост, разметавшись медно-бронзовыми змеящимися нитями, словно драгоценно затканной золотом паранджой, наполовину скрыл ее чуть улыбающееся лицо.

Он нес Ленку по вестибюлю станции, совершенно не чувствуя веса ее тела, словно летел, и никак не мог справиться с нараставшей в нем абсолютно не свойственной, непривычной нежностью. У самых ступеней – а он готов был нести ее и дальше! – она вдруг слабо зашевелилась и тихо-тихо, согрев его ухо теплым дыханием, шепнула:

– Поставь меня, пожалуйста. Тебе будет тяжело…

Но он не послушался и шагнул на первую ступеньку. Ленка заерзала, соскользнула с его рук, а он вдруг понял, что не хочет, совсем не хочет, ну совершенно не хочет ее – теплую, сонную – отпускать, и крепко-крепко прижал к себе. Она приникла, прижалась к нему, словно вросла в него всем своим хрупким телом, окончательно обмякнув в его руках…

– Не, ну ты глянь… Совсем с ума посходили… Чумовые… То он ее прет через всю станцию на руках, то вдруг встал как вкопанный… Посунься, что ли, жених проклятый, задавлю к чертовой матери, до свадьбы не доживешь… Слышь?

Приземистая, толстая, какая-то вся квадратная тетка, держась за ручки бессмысленно на одном месте полирующего пол «утюга», пританцовывала возле него в нетерпении, а Николай, с трудом выныривая из их с Ленкой такого сладкого дурманящего «вместе», никак не мог понять, чего же она от него хочет.

– Развернуться не могу, слышь! Посунься! – снова рявкнула тетка, и бигудевые кудряшки на ее круглой, как мяч, голове затряслись в праведном гневе. – Тоже нашли место, где обниматься… Вон в парк идите… Все скамейки там ваши…

И вдруг Ленка залилась тонким, словно звон хрустального колокольчика, музыкальным и легким смехом:

– Колечка… Шагни на ступеньку… Она же и вправду тебя задавит… И я овдовею до времени, так и не успев побыть тебе верной и преданной женой…

До самого Ленкиного дома они шли, крепко обнявшись, боясь надломить, разорвать то неповторимое, головокружительное единство, которым оба сейчас себя ощущали. У подъезда Николай всем телом прижал Ленку к двери, и снова она словно вросла в него, каждой черточкой, каждым изгибом своего тела повторяя его так, словно и были они теми самыми половинками, которые точно подогнаны друг к другу каким-то немыслимым божественным мастером.

– Я не понимаю, как мне сейчас от тебя уйти, – шептал он ей, – я не могу… не могу… не могу…

И она тихо-тихо счастливо смеялась в ответ, легко касаясь и касаясь мягкими теплыми губами его щек, век, лба, висков, словно впитывая в себя его лицо, – так, как лишенная зрения слепая водила бы рукой, знакомясь с его чертами.

…Он стал тогда так неожиданно и внезапно счастлив, что этого хватило надолго. Все, что последовало далее, он помнил смутно. Своей маме – невысокой сухой женщине, к которой они наконец ввалились счастливые, словно пьяные, – Ленка прямо с порога объявила:

– Мама! А он все-таки меня любит!

– Я всегда тебе это говорила! – ничуть не удивившись, спокойно ответила женщина, пристально разглядывая Николая через толстые стекла очков. – Вы дипломы-то защитили, психи сумасшедшие?

Та ночь была сказочной… Узкая, как пенал, огромная полутемная кухня в старинном доме, бутылка шампанского, какой-то необыкновенно вкусный торт и Ленка… Ленка, которая сидела, облокотившись на него всем своим светящимся телом, и он обнимал ее, слушая рассказы мамы о том, как в детстве у дочери была расшиблена коленка и какой страшной у нее была ветряная оспа в девять лет, как ею был совершен полет с велосипеда через руль, как с золотой медалью была окончена физматшкола и прочая, и прочая, и прочая… Ленкин роскошный рыжий хвост щекотал ему щеку, а то и вовсе завешивал лицо, когда, подхватывая мамины рассказы, она начинала бурно жестикулировать, добавляя нехватающих подробностей. И он тонул в ароматной меди ее кудряшек, на самом деле ощущая лишь одно: тепло ее тела и мерный стук крови в своих висках.

Потом были экзамены в аспирантуру, которые он сдал походя, не вдумываясь, с феерическим успехом, чего никак не ожидал… Затем он привел Ленку знакомиться к себе домой. Мама весь вечер сидела с округлившимися глазами, не произнося ни слова, поскольку Ленка выдала весь спектр своих ярких умений: рассказывала анекдоты из студенческой жизни, в лицах показывала преподавателей, остроумно и колко комментировала общеизвестные сплетни из жизни знаменитостей и даже спела под гитару. Отец весь вечер молчал, улыбался в усы, в его глазах плясали озорные бесенята. И только когда Ленка, взглянув на часы, сказала, что, наверное, уже поздно, всем надо отдыхать, и совсем по-семейному вызвалась помочь матери убрать со стола, а потом и вовсе встала мыть посуду, на немой вопрос Николая отец тихонько пробурчал:

– Ну, сын… На таких скоростях надо, однако, уметь водить машину… Чтоб, значит, не вылететь с трассы…

И, все так же пряча усмешку, ушел в свою комнату.

Затем было знакомство родителей, которое задалось гораздо меньше: строгая, чопорная, чуть ханжащая Ленкина мама (отца у Ленки не было) нанесла, как и положено, официальный визит в их несколько богемную «берлогу» и с некоторым трудом установила дипломатические отношения с его родителями. Далее была трехдневная, бесконечная угарная свадьба, которую праздновали дома с родней, в общежитии с сокурсниками и еще на природе с друзьями. И все это он помнил отрывками, кусками, кадрами, словно безумный монтажер по пьяной лавочке лихо наре́зал