Рукой подать - Лайла Ливингстон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, — Тео отрицательно мотнул головой, — дело совсем не в этом.
— А в чём тогда? — теперь взгляд Олив опустился на его выставленную вправо руку.
Тео поспешил её убрать.
— Ты приехала из Лондона, — пояснил он.
— Эмм, я в курсе… — с сомнением пробормотала она, — Раскрой мысль, пожалуйста.
Тео повернулся к ней всем телом и всмотрелся во внимательные глаза напротив.
— Когда ты переходишь дорогу, ты на автомате смотришь направо, — пояснил.
В глазах Олив отразилось искреннее непонимание.
— Олив, Dio, — Тео едва сдерживался от воздевания рук к небу, — в Риме движение транспорта идёт по правой стороне, поэтому если не мечтаешь попасть под Веспу (*популярная в Италии марка мопеда), всегда смотри налево.
Наконец, до неё дошла эта совершенно незатейливая мысль. Губы её раскрылись и выдали понимающее «Оу». В этот самый момент светофор переключился на шагающего зелёного человечка.
— Если что, — Олив обошла Тео, оказавшись теперь слева, и они в ногу шагнули с тротуара, — обеспечишь мне цветной портрет на Кампо Верано?
Голос её теперь звучал насмешливо.
— Я временно безработный, — спокойно констатировал Тео, — поэтому обещать ничего не могу.
* * *
Олив сама не заметила, как быстро они оказались на уже знакомой ей улице Барберини, ведущей прямиком на одноимённую площадь. Тео, кажется, старался не надоедать ей. Он порой уточнял, правда ли ей интересно слушать о музее пасты, о тысяче церквей и бесчисленных музеях внутри города, о старых катакомбах и о том, почему все дороги действительно вели в Рим. Олив было не просто интересно. Если бы любовь к Риму была вирусом, Тео вполне мог оказаться «нулевым пациентом», с которого начинается эпидемия. Её поражала легкость общения, возникшая между ними за столь короткий срок. В первую встречу Тео показался ей отстранённым и жестким человеком, на которого свалилось бремя заботы о бунтующем подростке. Однако вчерашний вечер и последовавший за ним день показали его совсем с другой стороны: спокойным и неравнодушным, в меру увлеченным своим ремеслом, но не относящимся к себе слишком серьёзно. Вот и сейчас он шагал рядом и, задумчиво почесывая щетинистый подбородок, показывал Олив барочные дворцы и рассказывал о Джованни Бернини.
— Мы вот-вот доберёмся до двух знаменитых его работ, — он указал в сторону широкой площади, которую Олив, кажется, видела в фильме по одной из книг Дэна Брауна
— Фонтан пчёл и Фонтан Тритон — это очень известные его работы, но рассматривая их, многие даже не догадываются, что здание неподалёку, дворец Барберини — это тоже работа Бернини. Если разобраться в тонкостях разработанного им стиля, станет понятно, что Бернини здесь повсюду.
— А в Испанской лестнице есть что-то, созданное им? — спросила Олив, в тайне боясь сбить его с линии повествования.
Тео не задумался ни на минуту, отбросив с глаз непослушную прядь светло-каштановых волос, тут же выдал:
— Фонтана-делла-Баркачча, что в переводе означает Фонтан Старой Лодки у подножия лестницы — это работа Бернини и его отца, когда-то и вдохновившего шестого из тринадцати своих детей, как раз Джованни, на работу со скульптурой и архитектурой. Бернини в своё время был тем самым сыном маминой подруги, которого признали гением уже в восемь лет, причём, совершенно заслужено.
— Что?! В восемь?! — Олив нервно хихикнула, — От таких фактов в биографиях я чувствую себя полным ничтожеством.
— Да-а, ты не одна! — Тео поджал губы, — Но, в каком-то смысле, Бернини продолжал дело своего отца, что, конечно, совсем не повод обесценивать его заслуги, но в то же время заставляет задуматься о том, что часто для гениальности необходимы специальные условия. Иронично тут другое: человек, за всю свою жизнь создавший огромное количество монументов, после своей смерти не был удостоен даже самого вшивого памятника. Превратности судьбы — штука сложная.
— Несправедливо, — поддакнула ему Олив.
— Справедливости не существует, — буднично продолжил Тео, — О, кстати, погляди-ка туда!
Он указал на одно из терракотовых зданий на площади Барберини.
— И-и что я должна там увидеть? — она всмотрелась в фасад здания: как и многие исторические дома города, он был в отличном состоянии.
Белые колонны разделяли дом на несколько секций. Все ставни, выкрашенные в темно-зелёный цвет, сейчас были закрыты, так как на здание попадали прямые солнечные лучи.
— Налоговые махинации, — весело проговорил Тео, — присмотрись к окнам.
Олив вновь обратила пристальное внимание на ставни, и её взгляд зацепился за один из рядов окон, которые выглядели старее прочих. Краска на ставнях будто выцвела на солнце.
— Не вижу никаких махинаций, — проговорила она с досадой, спустя минуту поисков, — вон там слегка выцвели ставни, в остальном, дом как дом.
— А теперь давай подойдём поближе, — он, стараясь сохранить интригу, подвёл Олив поближе к фасаду и попросил слегка наклонить голову.
— Подожди, — она округлила глаза, — окна в этом ряду что, нарисованные?
— Бинго! — широкая улыбка озарила его лицо, — В древние времена владельцы жилья в Риме должны были платить налог на имущество. Как ни странно, количество окон напрямую влияло на назначаемую сумму выплаты, поэтому особенно хитрые и бережливые римляне замуровывали окна, а снаружи рисовали очень реалистичную реплику.
— В Лондоне есть нечто подобное, — Олив нахмурилась, вспоминая, — На некоторых исторических зданиях окна так и остаются в кирпичной кладке, но никто там, правда, не додумался дорисовывать их на фасаде.
— Странно, что поговорка “Fake it till you make it” (*делай вид, пока это не станет правдой) именно английская, не так ли? — они зашли в тень и Тео, сняв солнечные очки, протёр одну из линз краем белоснежной рубашки. В его светло-голубых глазах читался азарт.
— И правда, странно, — Олив засмотрелась, но, опомнившись, поспешила отвести взгляд и изобразила живой интерес к одному из монументов на площади.
Четыре огромные рыбины образующие постамент фонтана держали на кончиках хвостов гигантскую раковину. Поверх восседал Тритон, выдувавший струю воды из раковины поменьше.
— Какие необычные рыбы, будто из диснеевского мультика — Олив слегка наклонила голову, пытаясь спрятаться от прямых солнечных лучей.
— Это дельфины. Так Бернини видел дельфинов, — Он поджал губы и растянул их в ироничной улыбке.
— Оу, что же, ну в представлениях восьмилетнего ребёнка… — начала, было, она.
— Хах, — снова прозвучал низкий грудной смешок, — Олив, нет, на момент создания этого фонтана Бернини было сорок четыре года.
— Тогда у меня закончились для него оправдания, — Олив вскинула руки в жесте «сдаюсь».
— Ну, зато тритона он высек выдающегося… — задумчиво протянул Тео, — особенно торс.
— Забавно, что ты это отметил, — теперь уже заулыбалась Олив, — не думала что ты по части мужских торсов.
— Так, — в попытке не
