Любовь больше, чем правда - Александр Ермак

Долорес с необоснованной надеждой вздохнула:

– Как бы я хотела, чтоб эта твоя тактика все расставила по своим местам…

Супруг, привыкший ко всякому развитию дел, затянул было спич:

– Все мы таки ходим под тактикой относительности. Вчера…

Жена, однако, оборвала его как старый шнурок:

– Заткнись, “мой Ша”. Ты только посмотри на нее. Бесстыжая дрянь…

Мойша снял очки размером в двадцать четыре минимальные зарплаты и послушно уткнулся в экран.

– Я сказала: смотри, а не пялься…

– Хорошо, хорошо, о, «моя целомудренная Соль», – надел очки Мойша и вновь скрылся за сводкой.

Там он блаженно закрыл глаза, восстанавливая в памяти фигуральное изображение Кати. С удовольствием вспомнил он и юную, упругую, под завязку наполненную содержанием Долорес. Не без удовольствия вспомнил и относительно юного себя, настойчиво стоящего у кровати умирающего отца.

В один момент отец не выдержал и передал ему шепотом основное свое завещание:

– Делай так, чтобы люди, не смотря на то, что ты делаешь, не смотря на то, как ты это делаешь, любили тебя. И тогда ты не только не спустишь все мое состояние, но и преумножишь его, продавая то, что в принципе невозможно продать, покупая то, что никому не купить…

Вот тогда-то Мойша, закрыв левой рукой глаза отца, правой налил кружку огненной воды осипшему от чтения молитв Отцу Прокопию Святобартерному.

Именно с тех пор они и были неразлей-вода. А по сему Мойшу никогда не терзали угрызения совести за сотворенное им на ювелирном рынке. Отец Святобартерный принимал от Мойши солидные пожертвования и без проблем отпускал ему все грехи, благословлял на новые подвиги против конкурентов. И состояние Капланов росло как на пивных дрожжах.

– Спасибо за совет, папа, – каждый вечер говорил перед сном Мойша в темноту.

Но сейчас он засыпать не торопился. Проковыряв в сводке дырочку, он с интересом следил за творящимся на экране…

– Как здорово поддерживает участниц Катя. Как будто это ее подруги, а не конкурентки…, – удивилась Рони, поглаживающая белье возле телевизора.

– Да, мамочка, она конечно прелесть, но мне сегодня не досмотреть – срочный вызов.

С этими словами Гнудсон поцеловал матушку в черную как антрацит щеку и испарился за порогом.

– Он много потеряет сегодня, – покачала кудрями Рони.

– Он мужчина. А мужчина всю жизнь только и делает, что теряет, – вздохнул в ответ Джони.

– Папа, папа, ты нас потерял? – тут же затеребили отца за рукава и штанины дети – Бобби, Чарли, Кристи и Молли.

Джони не на шутку замахнулся:

– Отвяжитесь, чертовы черномазые дети. Если бы не…

Дети, однако, не смутились:

– Заткни свою дырку, чертов черномазый отец.

– Оставьте черномазого отца в покое, – вмешалась, взмахнув покрасневшим утюгом, Рони, – Давайте лучше досмотрим передачу. А потом все вместе будем играть в настольную «Угадай обезьяну»…

– Ура, ура…, – сразу же по полной отвязались девочки и мальчики, – Будем играть. Сегодня обезьяной будет папа…

– Чертовы черномазые дети, – ворчливо улыбнулся Джони.

Он безумно любил свою семью. Гордился Гнудсоном, который продвинулся на государственной службе и на зависть всем ловил преступников и бабочек. И того и другого у него были уже изрядные коллекции.

«Женить бы еще Гнудсона поскорей», – практически бескорыстно мечтал Джони.

Отец семейства не возражал бы, если любимые детишки поскорей отселились в свои собственные дома, а сам он, как уже настоящий полицейский-пенсионер, беспрепятственно занимался исключительно баскетболом, сексом и пищеварением. С утра и до вечера. А в перерывах пусть себе показывают хоть «Угадай обезьяну», хоть “Забодай козла”.

Но нет ему покоя. Дети не спешат бродяжничать. А ведь могли бы взять пример с отца. В четырнадцать он уже был фаворитом чужих улиц. Два перелома, пятьдесят восемь швов. В двадцать пять – сержант патрульной службы. Вывих, сотрясение и не утешительный, а самый ценный приз – Рони. Она была просто королевой квартала.

«Куда там до нее этой Кате, – думал Джони, – И вообще все современные телезвезды не дотягивают до моей Рони. Размеров двадцать. Не меньше…»

12.“Игра продолжается”

Две недели подряд убитая горем Катя тупо и безотрывно смотрела телевизор: новости, комментарии, спортивные репортажи. Не пропускала и свои передачи, подготовленные на основе ее последних съемок и транслировавшиеся теперь в записи.

Почти ничего не ела и не пила. Глядя на себя позапозавчерашнюю, она вновь и вновь обливалась слезами. Как все у нее было ладненько и складненько. Был классный жених и такая же работа. Какие перспективы открывались. Но вот хорошая жизнь кончилась, так по настоящему и не начавшись.

В тысяча первый раз подумав об этом, Катя поймала себя на мысли, что она не совсем права: “Если жених меня бросил, то работа-то никуда не убежала. Контракты со мной никто не расторгал: ни на съемки, ни спонсорскую рекламу. А то, что придется трудиться под одной крышей с не любящим любимым, так что ж теперь, застрелиться и не жить? Может, я смогу выбросить из сердца Константина, полюбить другого…”

Она понимала, что пытается обмануть саму себя: не хотела Катя любить никого другого, кроме Константина. И все же такой подход взбодрил Катю. Она налила себе вишневого абсента, пригубила и, кажется, вконец обрела себя.

Глянула на календарь:

– Бог мой, как я вовремя оклемалась. Завтра же очередной цикл съемок.

Поутру Катя пришла на телевидение через не могу, наступив решительной и невообразимо стройной ногой на горло собственным чувствам. Да, это было не в ее характере – все бросить на пол дороге, подвести съемочную бригаду, спонсоров и саму себя под монастырь.

«И пусть он видит, что я могу жить даже без него. Даже вопреки ему. Даже не смотря на него в камеру», – думала она, выходя на съемочную площадку.

В этот раз Катя была как никогда великолепна. Во-первых, вынужденные страдания и диета пошли ей на пользу: черты лица стали еще более выразительными, кожа приобрела благородную бледность, глаза блистали.

Во-вторых, наряд нового спонсора шел ей как никакой другой ранее. На Катиных бедрах колыхалась коротенькая спонсорская юбка в виде прозрачного пузырька шампуня. На плечах была пластиковая мини майка с рекламной надписью. Голову украшал фирменный, отвинчивающийся колпачок.

Глаз от нее было не оторвать. Каждому присутствующему мужского пола безудержно хотелось помять или хотя бы подержать этот пузырек-тюбик в своих ладонях. Лишь Константин как бы совсем и не глядел в Катину сторону. Вел себе передачу, ничем не выдавая их бывшего близкого знакомства и тесного, интенсивного сотрудничества.