Любовь больше, чем правда - Александр Ермак

Через два года ежедневных четырнадцатичасовых занятий великим и могучим братским языком специфичные знания из Большого оленя полились через край, и тогда он послал на большую землю большую статью для большого филологического журнала, претенциозно назвав ее «О некоторых больших несообразностях в братском языке».

Статью напечатали на удивление. А еще через три года нежданно-негаданно Большой олень был приглашен на первую в его жизни лингвистическую конференцию. И еще через пятилетку был официально признан лучшим знатоком братского языка.

Когда же перманентная экономическая война с братьями как бы закончилась, то кого, как не его – знатока такого – было направить на улучшения всякого рода отношений. Так Большой олень и вырвался из пожизненной ссылки. Так и стал и официальным, и полномочным, и чрезвычайным…

И все пошло как по писанному: небоскребы, полдники, фестивали…, цветы, мрамор, панбархат… Но иногда он все же тосковал по своему административному, удаленному от шума городского чуму. Думал, что, наверное, неплохо было бы там на настоящих моржовых шкурах оттянуться месячишко другой с какой-нибудь вот такой вот братской сукой.

И Большой Олень, глядя на экран, раскатал губы по полной программе. Представил себе, как Катя в заячьем комбидрессе, горячая, тускло блестящая в лучах костра, подносит ему копыто медвежьей крови. Он медленно пьет соленую вязкую жижу. Чувствует, как эта кровь бросается ему в голову. А Катя намазывает его тело тюленьим жиром. Сидящий за ширмой шаман все чаще и чаще бьет в бубен…

– И зачем я эта девочка убрал? – заехал под дых телевизору Зураб. – Не заработал на ней ничего. Ни одна копеечка. Только два поцелуй. А кто-то другой эта девочка сейчас имеет… Имеет и имеет… Имеет и имеет… Шалава…

Всю жизнь за сотни километров от столицы и за тысячи от Лафландии Зураб мечтал выбиться вверх, прославить свой род потомственных среднегорных чабанов. И с самого детства шаг за шагом продвигался он к заветной цели.

Не так, что ли, посаженая голова его отторгала знания. Но три барана, случайно забредших в его объятия, помогли Зурабу получить аттестат о среднем образовании. И тогда, на выпускном вечере в караван-сарае он понял, что не надо в жизни делать ничего. Ни хорошего, ни плохого. Никому и никогда. Нужно просто пошире расставлять руки в подходящий момент, и тогда все само к тебе приплывет.

Когда, осознав сию мудрость, он вышел на улицу, то тут же к нему в объятия угодил зубной врач вместе со своей лицензией. И как следствие, два последующих года Зураб дробил зубы и крушил челюсти. По ночам же отдыхал, вскрывая скальпелем карманные опухоли припозднившихся прохожих.

Сколотив необходимый капиталец, Зураб переехал в заповедную столицу и перешел на плановые ночные операции. И хотя количество смертельных исходов было необычайно высоко, попавший в его объятия районный инспектор общественного питания все же предоставил Зурабу лицензию на управление рестораном:

– Извини, но местный зубной бизнес мне не подвластен…

Так, практически сам собой и появился клуб неспешного высококультурного обслуживания «Дипломат». Зураб, вполне нашедший себя, зажил себе по существу достойно и миролюбиво.

В полном согласии со своей мечтой, выходец из средних гор приобрел животик, пять любовниц, десять шелковых ковров, две кредитные карточки, бассейн с баней и одного маленького наследника пока.

Его чабанский род гордился им. Соседние рода завидовали. И приезжали погордиться и позавидовать в гости. Хотя и по очереди, но на месяц или на два.

Каждый вечер девушки исполняли перед ним и перед гостями занятный танец “канкан”. И засыпая после жирного плова и чашки мутной араки на мягчайших коврах, обнимая то третью, то четвертую, Зураб сладко думал: «Вот оно – мужское счастье…»

Но так продолжалось недолго. Катя! Эта девушка стала новой и еще более беспредельной мечтой. Она затмевала даже Чикиту – эту светско-бомбо-сексуальную постоялицу журнальных обложек.

Зураб заприметил Катю еще тогда, когда брал ее на работу. Но его сразу же вынудили проститься с нею. А теперь она так расцвела на телеэкране.

Плоть его распалялась. Стоило Зурабу только на мгновение прикрыть глаза, только моргнуть, как Катя перемещалась из телевизора на заднее сидение его лимузина. Такая вся белокурая и в красном корсете, и в черных туфлях.

На левом переднем сидении представлял себе Зураб серебряное ведро черной икры. На правом – ящик самого дорогого, уже оплаченного кем-то из дипломатов шампанского. И он – Зураб, сидящий рядом с Катей, стреляет пробками сквозь амбразуры приоткрытых бронированных окон. Стреляет в прохожих. Но чаще стреляет во всяких там дипломатов, кладущих глаз на собственность чужого государства.

Двумя выстрелами замочив Большого оленя, он льет шампанское на голову Кати, на ее плечи, на грудь, на бедра, на жадно распахнутые губы…

И Зураб не на шутку зверел от таких фантазий. В его бритую голову коварно закрался серьезный план. Но исполнение этой чудовищной задумки джигит отложил до подходящего момента…

– В ней сам дьявол, – в свою очередь вперился в келейный телевизор Отец Прокопий. – Мне придется потрудиться, чтобы она не овладела умом и телом молодежи. Если что, то пожертвую собой, но спасу мир от этой сладострастной заразы.

И без особого труда, даже где-то с легкостью телезритель от церкви вспомнил, как на протяжении всей его святой миссии порочные девы пытались завладеть им. Как во время детских молитв девчонки задирали перед ним юбки, раскрывая ему таким образом свои несметные сокровища. Как в отрочестве они показывали ему из кустов свои немятые еще груди. Как в зрелом возрасте прихожанки исповедовали сексуальную неудовлетворенность и призывали в помощь его священную плоть.

Но Прокопий, выросший при монастыре, свято блюл категоричные заповеди. Где бы, с кем бы и в чем бы его ни заставали, он никогда не допускал никаких отклонений от небесной догмы. И потому с особенным ожесточением читал молитвы, а также вдоль и поперек кропил эрофильмы, публичные дома и библиотеки, распространяющие мирской грех в геометрической прогрессии.

И сейчас, глянув еще разок на телевизор, Отец Прокопий поднатужился и окропил-таки голубой экран святой как слеза ребенка струей…

– Да это же та самая официантка, – ткнула пальцем в телевизор Долорес, – Мойша, посмотри-ка на эту путу…

– Все в мире относительно, дорогая, – откликнулся из-за биржевой сводки супруг, – Вчера – пута, сегодня – звезда, идол. Да-да, я абсолютно точно это знаю. И, увы, такова тактика относительности. Кто знает, как оно все обернется дальше: сегодня – звезда, завтра – пута, отбросы, невеста всего рабочего квартала…