Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота - Андрей Юрьевич Андреев

тогда во внутренних волю свою Вам навяжут. Существа трусливые подстерегают слабости Ваши в самых потаенных Ваших сношениях[431], хвалятся своими удачами и принимают сторону врагов просвещения. Выкажите суровость, внушите страх врагам добра. Вот случай подать пример. Накажите Арсеньева за то, что, имея за плечами преступления постыдные, смел домогаться важного поста, а затем свой долг нарушил.

Посещайте суды. Следите за исполнением указов, наказывайте за промедление. Не падайте духом после опытов неудачных. Придете к цели с трудом, но придете непременно.

Посещайте тюрьмы и больницы, хотя бы ради того, чтобы видеть несчастья человеческие и предохранить душу от той коварной терпимости, которая друзей добра заставляет злоупотребления терпеть.

Реформируйте армию. Замените муштру маневрами. Офицеры Ваши к этому привыкнут, лишь только поймут, что это Вам по нраву. Нужно однажды начать, иначе офицеров не воспитать никогда.

Вот что я хотел Вам сказать. Да сумеет каждое из этих слов Вам душу пронзить, как оно мою пронзило! Исполнил я самый возвышенный долг. Сердце мое оттого ликует! Слеза умиления наворачивается на глаза. О мой Александр! – Напишите мне два слова. Надобно мне перед отъездом узнать состояние души Вашей.

90. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 1 февраля 1806 г.

Не написал мне мой Александр те несколько слов, которые такую бы радость доставили моему сердцу. Просил я его об этом в последнем письме из Петербурга. Вы рассердились? Или огорчились? Стиль последнего письма слишком резким Вам показался. Если бы Вы только знали, чего стоило мне в таком тоне писать. Я себя принудил; сказал себе: хочу Ему написать решительно, не мягко, а жестко. Хочу забыть на мгновение, что я Его люблю.

Ваши слова об излишней мягкости некоторых моих писем меня поразили. Постараюсь исправиться. Знаю, что не смогу. Но все-таки иногда пытаюсь. Я видел дружбу. Была она искренней, но и за ней следовал эгоизм, очень скрытый, очень потаенный, но все-таки эгоизм. Пытался от него очистить свою душу все те четыре года, что с Вами знаком. Ваше сердце столь чистое, столь добродетельное облегчило мне победу над этим врагом истинного чувства, и эта-то победа дает мне силы Вам порой писать жестко.

Отчего Вы мне не написали? Несколько слов. Не прошу писем длинных и подробных. Писать такие – мое дело. Я своему времени, своему сну, своему здоровью хозяин. Я у несчастья учился. Вы еще эту школу не закончили. Но я бы хотел, чтобы первые уроки Вам пользу принесли. Прошу у Вас всего несколько слов, и когда у своего сердца спрашиваю, отвечает оно мне, что прошу их ради Вас, да, ради Вас. Спросите у сердца человеческого, спросите у своего сердца, и убедитесь, что для человека благомыслящего, желающего быть добродетельным невзирая на обстоятельства гнетущие, которые его силу, его мощь, его страсть к добру истощают, нет ничего более спасительного, чем сношения с верным и бдительным другом, чье мнение он уважает. Это одно из главных правил моей жизни. Взвешиваю побуждения свои, решение принимаю, а затем друга в них посвящаю. После этого отступления невозможны. Из уважения к другу обязан я твердым быть. Таким образом эгоизм, который нам природа даровала не для того, чтобы нас на подлости толкать, может быть на службу добру поставлен. Верьте мне. Никто в мире, не исключая, быть может, даже Иисуса, Сократа или Регула, обойтись не может без подобной пружины, помогающей душе сохранить силу и верность тем правилам, какие человечество в их лице обожествило. Регул голосу природы и семьи противился, потому что принесенной клятве противиться не мог. Сократ, несправедливым законам Отечества покорившийся и умерший, чтобы гражданином остаться, окружен был друзьями; а Иисус, преданный, проданный, распятый, ученикам добродетель проповедовал и утешал мать свою.

Стань ближе к другу своему, Александр! Прижми его к сердцу не только в те мгновения, когда при встрече сердца ваши сливаются и язык души воспламеняет чувства. Пусть друг твой не покидает тебя никогда. Ощущай его всегда рядом с собой, поверяй ему самые секретные твои мысли, а когда он просит тебя поведать какие-то из них, не отказывай ему – это нужно ради тебя самого, ради блага твоего народа, ради собственной твоей добродетели.

О, как я рад, что имею душу деятельную, сражающуюся без устали против слабости твоего окружения. Действуй! даже с риском совершить ошибку. – Отчего «Петербургская газета» до сих пор не напечатала статью[432]? Быть может, она не отвечала твоим взглядам. Не все изложила верно. Но разве обязаны мы всегда действовать, как божества? Разве совершенство – удел человека? Действуй! Не один я, Бонапарт кричит тебе это с юго-запада Европы: действуй! Взгляни на его победы. Разве он не делает ошибок? Они ошибками перестают быть только потому, что другие совершают ошибки еще более грубые, а самая грубая из всех – бездействие.

Мысль с Вашим окружением воссоединиться имеет, возможно, свои изъяны. Но у какой меры изъянов нет? Вы ведь себя Богом не считаете. Следственно, нужны Вам глаза, руки, люди, чтобы видеть, действовать, людьми руководствовать. Те, кого я Вам назвал, – лучшие. Воспользуйтесь же средствами, какие Провидение и внутреннее Ваше чувство Вам даровали. В этом Ваше величие состоит.

Прощай, дорогой друг мой, бесценный мой Александр! Твой Паррот всегда рядом с тобой.

91. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 16 марта 1806 г.

Государь!

Вот уже полтора месяца как я Петербург покинул, и до сих пор жду от Вас нескольких строк. Быть может, неправ я, когда так страстно их получить желаю. Но разве чувство с расчетом совместно? И Вы, столь хорошо зная мое чувство, мою заботу обо всем, что до Вас касается, мне в этом наслаждении отказываете. Быть может, опасаетесь нескромности с моей стороны? Сжег я Ваше первое письмо в ту пору, когда надежды не имел увидеть еще раз вожделенный почерк[433].

Самое дорогое мне предприятие, открытие приходских училищ, с места не движется. Мнение губерний отложено до следующих заседаний дворянский собраний. Время идет, а враг им пользуется, чтобы заранее эту меру опорочить. Внушают крестьянам, что открываются училища нарочно для того, чтобы солдат воспитывать. И уже учителей и учеников в рекруты записали. Люди благомыслящие, которые и без того уже в меньшинстве, теряют мужество, ибо видят, что никто их делу не помогает. Необходимо Вашу волю объявить в указе окончательном. Ведь наверняка еще не один год потребуется, чтобы все препоны, против приходских училищ воздвигнутые, уничтожить. Благоволите, умоляю Вас, выпустить указ о предварительном открытии