Барабаны осени - Диана Гэблдон

Священник не был связан, и все же Роджеру показалось, что тот путешествует с индейцами не по своей воле — слишком уж тревожное выражение застыло у него на лице. Священник и несколько его спутников скрылись в длинном доме, где проходил совет. Сам Роджер внутри никогда не бывал.

Одна из старух заметила, что он слоняется без дела, и сурово приказала ему принести хвороста. Роджер подчинился — и священника больше не видел, хотя постоянно замечал его спутников, которых гостеприимно расселили по всей деревне.

Что-то происходило. Чувствовалось нарастающее напряжение. Мужчины вечером, как всегда, расселись возле костров, а женщины что-то обсуждали за шитьем, однако Роджер не улавливал сути их разговоров, ему не хватало знания языка. Он спросил о гостях одну из девочек, но та смогла лишь ответить, что те пришли с севера и их появление как-то связано с Черной Сутаной.

Спустя неделю Роджера взяли на охоту. Отряду удалось загнать лося, на удивление огромного и тупого. Индейцы отнеслись к добыче с презрением: не было особой чести в том, чтобы завалить эту махину. Зато мяса в нем было очень много… Роджера нагрузили не хуже мула, и к возвращению в деревню он хромал так сильно, что отстал от охотников и плелся далеко позади, стараясь не потерять их из виду.

Как ни странно, возле окружавшего деревню частокола Роджера поджидали двое индейцев. Они схватили его, заставили бросить груз и потащили в деревню — не в длинный дом, а в маленькую хижину на краю центральной поляны.

Внутри горел костер, но света почти не давал, и Роджер слепо заморгал, вглядываясь в темноту.

— Кто вы? — послышался вдруг испуганный голос, говоривший на французском.

Роджер наконец-то различил очертания тощей фигуры на циновке возле огня. Священник.

— Роджер Маккензи. Et vous? А вы?

Роджера охватила внезапная радость оттого, что он произносит свое имя. Индейцы не особо им интересовались, обычно они звали его «Эй ты, собачья морда».

— Александр. Отец Александр Фериго. Vous êtes anglais? Вы англичанин?

— Шотландец, — ответил Роджер и опустился на землю, потому что больная нога отказывалась его держать.

— Как же вы здесь очутились? Вы солдат?

— Я пленник.

Священник присел возле него на корточки. Он был довольно молод — лет тридцати, не больше, — хотя бледная кожа пошла морщинами от ветра и мороза.

— Поужинаете со мной? — предложил он, указывая на глиняные горшочки с едой.

Разговор на родном языке, похоже, дарил ему не меньше радости, чем Роджеру — сама возможность говорить. К концу трапезы они расспросили друг друга о прошлом, не затрагивая, впрочем, обстоятельств, которые привели их обоих в деревню могавков.

— Зачем они притащили меня к вам? — поинтересовался Роджер, вытирая с губ гусиный жир. Вряд ли индейцы решили развлечь священника хорошей компанией. Как он успел заметить, подобного рода забота была им несвойственна.

— Не могу сказать. Сам удивился, увидев здесь белого.

Роджер посмотрел на шкуру, закрывавшую вход в хижину. Она колыхалась: за ней явно кто-то стоял.

— Так вы тоже пленник? — удивился он.

Священник задумался, потом с легкой улыбкой пожал плечами.

— Увы, и здесь я не знаю, что ответить. Для индейцев сегодня ты свой, а завтра — нет. Разница между гостем и пленником для них небольшая. Я, представьте себе, прожил с ними несколько лет и все равно остаюсь чужаком. — Закашлявшись, он сменил тему: — А как вы попали в плен?

Роджер не нашелся с ответом.

— Меня предали, — пробормотал он в конце концов. — И продали.

Священник сочувственно кивнул.

— Может, кто-нибудь заплатит за вас выкуп? Индейцы тогда вас не убьют.

Роджер покачал головой, чувствуя внутри ужасную пустоту.

— Нет, у меня никого нет.

Разговор угас, как и свет, льющийся в дымное отверстие, потому что на деревню спустилась ночь. У них не было дров, и костер тоже вскоре потух. В хижине, судя по всему, никто не жил, — она была совершенно пуста, не считая лежаков для сна, пары драных оленьих шкур и горки старого мусора в углу.

— Вы давно здесь… в этой хижине? — спросил наконец Роджер.

— Нет, меня привели незадолго до вас.

Священник кашлянул и заерзал на грязном полу.

Тревожный знак… Очевидно, Александр невольно пересек черту между «гостем» и «пленником». Интересно, что такого он натворил?

— Вы христианин? — неожиданно нарушил тот молчание.

— Да. Мой отец был пастором.

— Можно вас попросить? Когда меня заберут… помолитесь о моей душе?

По спине Роджера побежали ледяные мурашки.

— Да, — твердо сказал он. — Конечно. Если хотите.

Священник встал и начал беспокойно ходить из угла в угол.

— Возможно, все обойдется, — говорил он тоном человека, который пытается убедить самого себя. — Они ведь еще не решили.

— Не решили что?

Роджер скорее почувствовал, чем заметил, как священник пожал плечами.

— Оставить ли меня в живых.

На это нечего было ответить, и оба они снова замолчали. Роджер сидел возле остывшего кострища, баюкая больную ногу, а священник ходил взад-вперед, пока наконец не уселся рядом. Они молча прижались друг к другу, делясь теплом — ночь обещала быть морозной.

Роджер задремал, закутавшись в одну из оленьих шкур, как вдруг раздался грохот.

В хижину ворвались четыре воина-могавка. Один из них кинул в кострище охапку хвороста и поднес к ней факел. Остальные, не обращая внимания на Роджера, вздернули на ноги отца Александра и сорвали с него одежду.

Роджера пинком опрокинули наземь. Священник уставился на него, беззвучно умоляя не вмешиваться.

Один из индейцев поднес горящую ветку вплотную к лицу Александра и гортанно задал какой-то вопрос. Не получив ответа, он провел факелом вдоль тела священника, так близко, что бледная кожа налилась красным.

Когда пламя лизнуло гениталии, на лбу Александра выступил пот, но лицо оставалось бесстрастным. Индеец ткнул в него веткой, и он невольно отшатнулся. Могавк загоготал и вновь махнул факелом. На этот раз священник устоял. Едко завоняло паленым волосом, однако отец Александр не шевелился.

Индейцам быстро наскучила эта забава, и они выволокли священника из хижины.

Когда меня заберут… помолитесь о моей душе.

Роджер медленно выпрямился, чувствуя, как волоски на теле встают дыбом. Снаружи доносились голоса индейцев.

Одежда Александра валялась на полу. Роджер поднял ее, отряхнул от пыли и аккуратно сложил стопкой. Руки тряслись.

Он пробовал молиться, но заученные фразы вылетели из головы. Одни и те же произнесенные им слова заглушал тихий равнодушный голос: А кто помолится за тебя, когда настанет твоя очередь?

Огонь ему оставили — и, наверное, это был хороший знак. Вряд ли он следующий… Ирокезы не из тех, кто заботится об удобстве осужденных на казнь.