Век Людовика XIV. История европейской цивилизации во времена Паскаля, Мольера, Кромвеля, Мильтона, Петра Великого, Ньютона и Спинозы: 1648—1715 гг. - Уильям Джеймс Дюрант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре Байль, вернув себе способность видеть перспективу и хорошее настроение, приспособился к сложившейся ситуации. Его утешало то, что теперь он мог посвятить все свое рабочее время эпохальному "Словарю", который он уже начал. Он привык жить на свои сбережения и несколько гонораров от издателей. Он получил предложения о покровительстве от французского посла в Голландии и от трех английских графов; он вежливо отклонил и даже отказался от предложенного графом Шрусбери дара в двести гиней за посвящение Словаря. У него были друзья, но мало развлечений. "Публичные развлечения, игры, загородные прогулки... и прочие виды отдыха. ...меня не касаются. Я не трачу на них время, как и на домашние заботы, никогда не добивался никакого преференции. . . . Я нахожу сладость и покой в занятиях, которыми я занимаюсь и которые доставляют мне удовольствие. . . Canem mihi et Musis - я буду петь себе и Музам". 22
Поэтому он тихо сидел в своей комнате и работал по четырнадцать часов в день, добавляя страницу за страницей в странные тома, которые должны были стать фонтаном Просвещения. Два массивных фолианта общим объемом 2600 страниц появились в Роттердаме в 1697 году. Он назвал их "Исторический и критический словарь" (Dictionnaire historique et critique); это не словарь слов, а критическое рассмотрение лиц, мест и идей в истории, географии, мифологии, теологии, морали, литературе и философии. "Лакта эст алеа!" - воскликнул он, отправляя в типографию последние пробные листы, - "Штамп брошен! Это была тяжелая игра с жизнью и свободой, ведь в ней содержалось больше ересей, чем в любой другой книге своего века, возможно, больше, чем в ее внуке, "Энциклопедии" (1751) Дидро и д'Алембера.
Байль начал с ограниченной цели - исправить ошибки и восполнить пропуски в Большом историческом словаре, который Луи Морери опубликовал в 1674 году с точки зрения католической ортодоксии; но по мере продвижения его цель расширялась. Он никогда не претендовал на энциклопедический охват; там, где ему нечего было сказать, он ничего не говорил; поэтому не было статей о Цицероне, Бэконе, Монтене, Галилее, Горации, Нероне, Томасе Море. Наука и искусство были в значительной степени проигнорированы; с другой стороны, были статьи о таких известных личностях, как Акиба, Уриэль Акоста и Исаак Абрабанель. Место отводилось не в зависимости от исторической важности, а в соответствии с интересами Байля; так, Эразм, которому в "Морери" была отведена одна страница, в "Байле" получил пятнадцать, а Абеляр - восемнадцать. Расположение было алфавитным, но полуталмудическим: основные факты излагались в тексте, но во многих случаях Бейль добавлял более мелким шрифтом примечание, в котором он позволял себе углубиться в "мисселлани доказательств и обсуждений... . . и даже иногда в философские размышления". Именно таким мелким шрифтом он скрывал свои ереси от посторонних глаз. На полях он указывал свои источники; в целом они демонстрируют диапазон чтения и обучения, едва ли возможный в течение одной жизни. Некоторые заметки содержали пикантные анекдоты; Бейль надеялся, что они помогут его продажам, но, несомненно, в своем бакалаврском одиночестве он наслаждался ими ради них самих. Читатели с благодарностью восприняли его неистовый, бессвязный, дерзкий стиль, его лукавое разоблачение слабых мест в существующих вероучениях и его наглое признание кальвинистской ортодоксии. Первоначальный тираж в тысячу экземпляров был распродан за четыре месяца.
Метод Бейля заключался в том, чтобы собрать авторитеты, выяснить факты, изложить соперничающие и противоречащие друг другу мнения, проследить за разумом до его выводов, а затем, если они ранят ортодоксию, благочестиво отвергнуть их в пользу Писания и веры. Жюрье гневно вопрошал: "Может ли хоть одно мимоходом сказанное слово в пользу веры, а не разума, заставить людей отказаться от возражений, которые Бейль назвал непобедимыми?" 23 В остальном в "Словаре" мало порядка. Некоторые из его основных дискуссий возникают под тривиальными темами или вводящими в заблуждение заголовками. "Я не могу с большой регулярностью размышлять на одну тему; я слишком люблю перемены. Я часто отклоняюсь от темы и попадаю в такие места, из которых ночью трудно найти выход". 24 Обычно аргументация была вежливой, скромной, недогматичной и добродушной; время от времени, правда, Бейль острил, и в статье о святом Августине не пощадил великого кальвиниста за его долгий отказ от целомудрия, мрачную теологию и религиозную нетерпимость. Бейль признавал Библию как Слово Божье, но лукаво отмечал, что мы никогда бы не поверили некоторым из ее чудесных историй, если бы у них не было столь выдающегося автора. Он помещал языческие легенды - например, о Геркулесе, проглоченном китом, - рядом с аналогичными историями в Библии, и предоставлял читателю ломать голову над тем, почему одну историю следует отвергнуть, а другую принять. В самой известной из своих статей он поведал о резне, предательствах и прелюбодеяниях царя Давида и оставил читателя гадать, почему такой коронованный негодяй должен почитаться христианами как предок Христа.
Ему было легче проглотить Иону и кита, чем грехопадение Евы и Адама. Как могло всемогущее божество создать их, предвидя, что они запятнают весь род человеческий "первородным грехом" и проклянут его миллионом страданий?
Если человек - творение одного принципа, совершенно доброго, святого и всемогущего, может ли он быть подвержен болезням, жаре и холоду, голоду и жажде, боли и горю? Разве может у него быть столько дурных наклонностей? Может ли он совершить столько преступлений? Может ли совершенная святость породить преступное существо? Может ли совершенная доброта породить несчастное существо? Разве всемогущество, соединенное с бесконечной добротой, не снабдит свое дело в изобилии хорошими вещами и не оградит его от всего, что может быть обидным или досадным? 25
Бог Бытия был либо жестоким божеством, либо обладал ограниченной властью. Поэтому Бейль с большим сочувствием и силой излагал манихейскую концепцию двух богов, одного доброго, другого злого, борющихся за контроль над миром и человеком. Поскольку "паписты и протестанты согласны, что очень немногие избегают проклятия", кажется, что дьявол побеждает в борьбе с Христом; более того, его победы вечны, ибо, как уверяют богословы, из ада нет выхода. Поскольку в аду есть
