Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

Пожалуй, ничто так не выражает решимость конверсо завоевать полное социальное равноправие, как их усилия проникнуть в ряды знати, и ничто, скорее всего, не бесило так их врагов-расистов, как неизменное проникновение марранов в эти ряды. Мы видели, что Алонсо де Картахена в своём сочинении стремится доказать право конверсо присоединиться к аристократическому классу «старых христиан» — право, горячо оспариваемое расистами, — и он не был единственным в этих попытках. Около 1451 г. Диего де Валера, сам аристократ и сын конверсо[1783], написал Espejo de Verdadera Nobleza («Зерцало истинной знати») — трактат, в котором он старался опровергнуть аргументы оппозиции[1784].

Рыцарь, дипломат и администратор, Валера был также поэтом, эссеистом и историком. Не продвинувшись слишком далеко в политике, он завоевал признание на литературном поприще. Собственно говоря, он стал одной из самых известных фигур кастильской литературы XV в. Его писания отмечены предельно популярным подходом и лёгким, элегантным стилем. Валера любил упрощать вопросы и оставлять многое из того, что знал, несказанным, если чувствовал, что это не касается самой сути проблемы. Из разнообразия его работ особого внимания заслуживают эссе, а среди них трактат о знати, несомненно, является одним из лучших[1785]. На первый взгляд, этот трактат — не апология, а независимое исследование истоков знати, её природы, структуры и обязанностей. Мы коснёмся только этих тем и только в том плане, в котором они относятся к нашему предмету, что включает такие вопросы, затронутые Валерой, как: а) могут ли обращённые в христианство сохранять свой статус аристократов, имевшийся у них при прежней вере, и б) имеют ли право конверсо, которые раньше не принадлежали к знати, войти в её ряды. Валера ставит эти вопросы в конце трактата, но ради ответов, данных им на эти вопросы, он мог бы написать отдельный труд.

Валера начинает своё исследование с того, что отмечает три категории аристократов, обозначенные Бартоло, ведущим средневековым итальянским юристом, — теологическую, природную и гражданскую[1786]. Но из этих трёх категорий его в основном интересует третья — а именно, гражданская знать — класс привилегированных хозяев и правителей, предмет зависти простого народа. Валера отнюдь не благоговеет перед этим классом, и тон его дискуссии показывает, что он хотел бы уменьшить его размеры или хотя бы спустить с пьедестала, на котором он стоит в глазах народа. Его взгляд на знать весьма критичен, Валера не жалеет труда, чтобы подчеркнуть присущие ей пороки и контраст между тем, что эта знать представляет собой в реальной жизни в сравнении с идеалом её репутации[1787]. Что даёт этой относительно маленькой группе, — спрашивает Валера, — право доминировать над остальными людьми и относиться к ним, как к своим холопам или вассалам? Валера не может найти морального оправдания истокам этого процесса. Вслед за Иннокентием III он отвечает: «Природа создаёт нас свободными, но судьба делает нас рабами»[1788]. Следовательно, судьба — настоящая мать знати, которую он называет поработителем. Судьба идёт своими путями через индивидуумов, которые своими качествами или силой оружия поднялись над народом и стали правителями. Потом они назначили тех, кто были им близки, или тех, на кого полагались как на своих помощников, с единственной целью использовать тех для сохранения добытой власти. Так родился класс знати, в которой создалась иерархия, он расширился и, наконец, превратился в институцию, поддерживаемую законом и обычаями[1789].

Законы определили права и обязанности знати, а также необходимые ей качества. Но это не значит, что владение этими качествами автоматически делает человека аристократом — или, точнее, поднимает его из лагеря плебеев в ранг гражданской знати. Такое радикальное изменение происходит только путём особого пожалования князя. Так было в прошлом, так это и в настоящем[1790].

Таким образом, гражданская знатность рождается не в её получателе, а в суждении, решении и, несомненно, в интересах дарующего её, то есть князя. Это не теологическая знатность, которая является даром Божьим, или моральный аристократизм, состоящий из доблестей, данных человеку от природы (и поэтому она также называется «природной»). По существу, гражданская знатность — вовсе не доблесть, и нельзя сказать, как Данте, что доблестный — значит благородный, и наоборот. Гражданская знатность — это просто титул, статус, жалованный некоему плебею князем, который хочет одарить его знаком почёта. Но этот знак, хотя и не сама доблесть, тем не менее, является «знаком» таковой, потому что согласно правилам и обычаям знати предполагается, что князь жалует его только людям, известным своей честностью и храбростью. Если знатный человек живёт в соответствии с данным ему почётом, он может сохранить свою знатность и передать её детям, если он живёт не так, как от него ожидается, он может потерять и титул, и связанные с ним права, потому что высокое звание несовместимо с бесчестием[1791].

Таким образом, знатность даётся условно, без гарантии постоянства. Это в особенности справедливо по отношению к тем, кто получил знатность по наследству, потому что их знатность основывается не на их собственных доблестях, а на доблестях их предков. Поскольку моральные качества не передаются по наследству, знать просто наследует статус и стиль поведения, предоставленный их отцами. От них ожидается следование этому стилю — если не по внутренней склонности, то хотя бы из собственного интереса, потому что предполагается, что они заинтересованы в том, чтобы хранить репутацию и привилегии, завоёванные усилиями отцов. В любом случае, кроме ряда поколений самых знатных сеньоров, преемственность знати обычно длится не более трёх-четырёх поколений[1792].

Из этого следует, что знать постоянно находится в состоянии текучести, и князь часто нуждается в пополнении её состава. Он находит своих новых рекрутов в плебейском лагере и из этой кладези черпает людей, отличающихся природными доблестями, делающими их пригодными для статуса идальго[1793].

То, что такие люди имеются во всех нациях, неизбежно приводит к заключению, что гражданское благородство не проистекает из расы, Валера доказал также присутствием этого типа благородства среди мавров. Указывая на их многочисленных королей, князей и других широко известных лиц, он упоминает Мухаммеда, отпрыска низкого и бедного рода, который был исключительным военачальником, великого командира Мусу, захватившего всю Испанию, и Абдеррахмана, сына горшечника, подчинившего своей власти всю Африку. «Кто, — спрашивает Валера, — может отказать этим людям в гражданской знатности или рыцарстве?»

Это приводит нас к поднятому выше вопросу, а именно — могут ли быть найдены кандидаты в гражданскую знать среди конверсо. Ответ Валеры относится к обращённым любого происхождения — т. е. евреям, маврам и другим. Но его