Пустующий трон - Кен Лю

такой участи. Они должны были погибнуть, твердо стоя ногами на палубе, лицом к лицу с врагами, с оружием в руках. Как Гегемон. Как герои древности.

Море приближалось. Мота закрыл глаза. Его смерть не будет героической: слишком много осталось сожалений.

Вдруг нечто массивное ударило юношу в грудь, прервав падение. Внутренние органы как будто перемешались, вжались в ребра и спину. Ему едва не оторвало голову и ноги. Руки прижались к бокам, словно прикованные. Пульсирующая боль волнами прокатилась по телу.

Придя в чувство, молодой человек увидел перед собой злобные глаза гаринафина. Громадное чудище медленно поворачивалось в воздухе, заслоняя свет. Когти сжались на теле Моты так, что он не мог вздохнуть. Очевидно, несколько ребер было сломано.

Гаринафин поднес его ближе к глазам, словно кот, играющий с мышью.

Мота брыкался и извивался, пока не сумел освободить руку, и тут же потянулся к короткому мечу за поясом. Он едва не отключился от резкой боли в ребрах, но наконец все-таки вытащил оружие и рубанул по лапе, сжимавшей его грудь. Толку от этого не было: Мота чувствовал себя муравьем, напоследок ужалившим человека, который держал его пальцами. Но ему было все равно.

В ответ когти сжались сильнее, их кончики впились в спину, разрубив мышцы и сухожилия, словно мясницкие ножи. Моте хотелось кричать, но в легких не осталось воздуха. Меч выпал из его руки. Глаза уставились в одну точку, сознание готово было вот-вот померкнуть.

Глаза чудовища приблизились, но Мота не отвернулся. Он уже не мог отбиваться, пинаться, кричать, плеваться, возмущаться или сопротивляться каким-либо иным способом – только оставаться в сознании, чтобы до конца смотреть в эти злобные глаза.

«Не отступать, – кричал он про себя, – и не сдаваться!»

Мота резко проснулся, задыхаясь и обливаясь холодным потом. Арона обняла возлюбленного. Он был слишком крупным и тяжелым, чтобы положить его голову себе на колени, поэтому она просто прильнула к Моте, прижавшись к щеке и ласково опустив прохладные ладони ему на виски. Женщина молчала. Он тоже. Это был старый кошмар, и Арона хорошо знала, что он не любит о нем говорить.

В тот судьбоносный день в заливе Затин Мота оказался одним из немногих, кто сумел пережить гибель воздушных кораблей. Когда гаринафин наконец отпустил его израненное тело, он потерял сознание и лишь по счастливой случайности держался на плаву при помощи доски, пока спасатели не обнаружили его среди трупов товарищей и разорванных гаринафинов.

Как и другие выжившие в битве в заливе Затин, героем он не стал.

Сперва Мота добровольно отказался от предложения капитана спасательного судна отвезти его к адмиралу Тану Каруконо, сославшись на слабость от ран. На деле парня мучили смешанные чувства: вина, ненависть к себе, стыд. Восхищенные взгляды и почтительное отношение моряков заставляли его отводить глаза и краснеть. Он не был отважнее капитана Атаму. Не приложил больше усилий для победы, чем все прочие. Значит, он выжил лишь потому, что недостаточно выложился в бою? Или потому, что боги сочли его недостойным места рядом с Гегемоном и древними героями?

Так или иначе, почему вообще выживших следует считать героями? Они ведь не внесли весомого вклада в победу над льуку. Согласно свидетельствам моряков, это маршал Мадзоти сошлась в смертельном поединке с пэкьу Тенрьо и одолела его. Она стояла на носу флагманского корабля льуку после победы над их вождем и размахивала флагом Дара, призывая флотилию пойти в решающую атаку на захватчиков.

Отдав все силы, чтобы защитить народ Дара, маршал отправилась за Реку-по-которой-ничего-не-плавает. Но льуку остались на островах Руи и Дасу и по-прежнему рассчитывали продолжить вторжение. Их гаринафины с каждым днем набирались сил, предвкушая, как повторят все то, что однажды уже проделали с Мотой и его погибшими товарищами.

– Цветение одуванчиков в самом разгаре, – сказала Арона. – Видишь, семена везде летают? Они напоминают мне медуз. – Она ласково погладила любимого по спине, не смущаясь его глубоких уродливых шрамов.

По-прежнему лежа, свернувшись в клубок и дрожа, Мота открыл глаза и выглянул в окно. Действительно, по ветру плыли белые пушинки, беззаботные, как играющие дети.

Голос Ароны успокоил его. Она знала, что в такие минуты помочь Моте могли разговоры о настоящем, о повседневной красоте мира, о жизни и дыхании, движении и еде. Он не ответил, лишь приобнял женщину рукой, положил свою широкую сильную ладонь ей на спину.

Битва в заливе Затин не была триумфальной, по крайней мере для Моты. В отличие от своих товарищей, капитана Атаму и маршала Мадзоти, он не был героем. Они ценой собственной жизни остановили продвижение льуку, в то время как его даже гаринафин счел слишком трусливым, чтобы прикончить. Мота постоянно терзался чувством вины и был счастлив выйти в отставку, забрать последнее жалованье и исчезнуть.

Подобно Гегемону, который отказался возвращаться обратно на Туноа, чтобы не опозориться перед лицом стариков, вдов и сирот, доверивших ему своих сыновей, мужей и отцов, Мота не вернулся домой. Он не знал, как будет оправдываться за то, что выжил. Поэтому он отправился скитаться по Островам, развлекая толпу на рынках силовыми трюками.

«Ни для чего иного я не гожусь, – думал он. – Я шут и неудачник, тупой громила».

Но, как известно, осина и хотела бы стоять смирно, да ветер не дает.

Последствия войны потрясли Моту. Был подписан мирный договор. Новая императрица Юна, дочь императора Рагина и избранная им наследница, отправилась к Стене Бурь, навстречу подкреплениям льуку. Стена остановила льуку, но и сама Юна тоже погибла.

Все как будто поспешили забыть о войне, о захваченных врагами островах Руи и Дасу, о гибели императора Рагина, маршала Мадзоти и императрицы Юны. Унизительное мирное соглашение, согласно которому Дара обязывали платить льуку дань четырежды в год, называли торговым договором, благодаря которому удалось сохранить мир, и радостно отмечали его подписание. В память о битве в заливе Затин даже не возвели никаких монументов. Поиски тел и останков погибших в тот ужасный день быстро прекратились. Набор рекрутов в армию, флот и воздушные силы был прекращен. Императрица Джиа ни словом не обмолвилась о том, как собирается освобождать население покоренных островов.

Мужчины и женщины, сражавшиеся и погибшие, чтобы остановить льуку, были стерты из истории. Правда, их имена были записаны на табличках Зала мутагэ, но Императорский театр не давал в честь героев представлений, придворные поэты не писали стихов, восхваляющих их отвагу, а императрица Джиа в день Праздника ухода за гробницами не призывала народ вспомнить об их подвигах.

Регент крайне редко вспоминала даже