Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

торговых мельниц, две гризли, двенадцать лесопилок, одна бумажная фабрика, одна шерстяная фабрика и две суконные фабрики.

С таким большим объёмом производства и внутренним обменом лидеры республиканцев должны были скорректировать свои представления о политической экономии. Ещё в 1799 году конгрессмен Альберт Галлатин признал, что Америка в коммерческом и социальном плане стала отличаться от бывшей материнской страны. В Британии, говорил он конгрессу, различные профессии и занятия «настолько хорошо разграничены, что купец и фермер редко сочетаются в одном лице; купец — это купец, и ничего кроме купца; фабрикант — это только фабрикант; фермер — просто фермер; но в этой стране дело обстоит иначе». В Америке, напротив, «различные профессии и торговцы смешиваются в одном человеке; один и тот же человек часто бывает и фермером, и торговцем, и, возможно, фабрикантом».

Следствием этого, по словам Галлатина, стало то, что Соединённые Штаты перестали быть исключительно сельскохозяйственной страной, которую идеализировал Джефферсон. Почти каждый человек был фермером, да и не только. «Поезжайте в глубь страны, — говорил он, — и вы едва ли найдёте фермера, который не был бы в той или иной степени торговцем. В пастбищной части страны вы найдёте их покупающими и продающими скот; в других частях вы найдёте их перегонщиками, кожевниками или кирпичниками. Таким образом, от одного конца Соединённых Штатов до другого люди, как правило, являются торговцами».

К концу войны 1812 года даже Джефферсон осознал, что обстоятельства радикально изменились с тех пор, как он выразил своё враждебное отношение к мануфактуре в «Записках о штате Виргиния». Кто в 1785 году, спрашивал он в январе 1816 года, мог предвидеть «стремительное развращение», в которое погрузится Европа в последующие десятилетия? Кто мог представить, что две такие выдающиеся нации, как Британия и Франция, бросят вызов «нравственным законам, установленным Автором природы между нациями и народами», и «покроют землю и море грабежами и пиратством»? Американцы, по его словам, испытали то, что в 1785 году они не считали возможным: «Что существует и распутство, и власть, достаточная для того, чтобы исключить нас из сферы обмена с другими нациями: что для того, чтобы быть независимыми в отношении жизненных удобств, мы должны сами их производить. Теперь мы должны поставить производителя рядом с земледельцем». Тот, кто выступает против отечественного производства, заключил Джефферсон, должен быть готов либо попасть в зависимость от Великобритании, либо «быть одетым в шкуры и жить, как дикие звери, в норах и пещерах».

Поскольку Джефферсон не хотел ни того, ни другого, ему пришлось признать, «что мануфактуры сейчас так же необходимы для нашей независимости, как и для нашего комфорта». Он поклялся, что в будущем будет покупать товары домашнего производства и тем самым «вырвет это оружие беды из рук, которые им орудовали». Тем не менее он надеялся, что американцы будут производить только столько товаров, сколько нужно для удовлетворения внутреннего спроса, и не станут, подобно Англии, создавать городские фабрики, на которые будет привлекаться избыточная рабочая сила.

Действительно, американцы настолько не любили городские фабрики английского типа, что большая часть текстильного производства оставалась рассредоточенной среди фермерских семей. На фабриках Слейтера не только работали целые семьи, включая маленьких детей, но и работа сводилась к прядению пряжи; пряжа затем «раскладывалась» для ткачества ручными ткачами в домах семей по всей округе. Девятнадцать из двадцати американцев продолжали жить в сельской местности, то есть в местах, где проживало менее двадцати пяти сотен человек. За два десятилетия между 1800 и 1820 годами процент рабочей силы, занятой в сельском хозяйстве, увеличился с 89.5% до 91.7%.

К 1820 году на карте был отмечен 61 город, но только пять из них были городами с населением более двадцати пяти тысяч человек — Нью-Йорк, Филадельфия, Балтимор, Бостон и Новый Орлеан. В общей сложности в этих городах проживало менее 7 процентов всего американского населения. Для сравнения, в 1821 году в Эн-Гленде более трети населения проживало в городах, а более 20 процентов — в городах с населением более двадцати тысяч человек. В Америке не было ничего похожего на Лондон с его миллионом с четвертью жителей и не было таких бурно развивающихся промышленных городов, как Лидс или Манчестер.

Таким образом, к 1815 году Соединённые Штаты оставались преимущественно сельским, сельскохозяйственным обществом, внешне не слишком отличавшимся от общества XVIII века. Однако под этой поверхностью многое изменилось. Ранняя Республика, возможно, всё ещё была в подавляющем большинстве сельской, в подавляющем большинстве сельскохозяйственной, но теперь она также была в подавляющем большинстве коммерческой, возможно, по крайней мере на Севере, самым основательно коммерциализированным обществом в мире. Стремление американцев к торговле было «страстью, столь же непобедимой, как и любая другая, которой наделила нас природа», — заявил Генри Клей в Палате представителей в 1812 году. «Вы можете пытаться регулировать её — вы не сможете её уничтожить».

Интенсивное участие Америки в заморской торговле и перевозках в период с 1792 по 1805 год — из-за европейских войн — как правило, скрывало то, что происходило в коммерческом плане внутри самих Соединённых Штатов. В то время как американцы торговали со всем миром, они также торговали друг с другом и создавали континентальный рынок. Неожиданно сбылось видение, возникшее у некоторых после провозглашения независимости, что американцы представляют собой «мир внутри себя, достаточный для производства всего, что может способствовать удовлетворению жизненных потребностей и даже излишеств».

Бурное развитие внутренней торговли вызвало повышенный спрос на внутренние улучшения — новые дороги, новые каналы, новые паромы, новые мосты — всё, что поможет увеличить скорость и снизить стоимость перемещения товаров внутри страны, и, как сказал Джон К. Кэлхун в 1817 году, по общему мнению, поможет «скрепить республику». Всё это убеждало американцев, как заявил в 1811 году губернатор Пенсильвании, что «внешняя торговля — это благо, но второстепенное, и что счастье и процветание нужно искать в пределах нашей собственной страны». Это растущее убеждение в том, что внутренняя торговля Соединённых Штатов «неизмеримо более ценна», чем внешняя, и что «внутренний рынок для продуктов земли и мануфактур имеет большее значение, чем все иностранные», стало важным поворотом в традиционном мышлении.

Американцы всегда вели необычайно активную внутреннюю торговлю друг с другом, но редко оценивали её ценность для своего общества. Они были склонны считать, что такая внутренняя торговля — например, между Ланкастером, штат Пенсильвания, и Филадельфией — не имеет реальной ценности, если товары не вывозятся за пределы страны. Внутренняя торговля сама по себе, считали они, никогда не сможет увеличить совокупное богатство общества; она может лишь