Лабиринт - Яэко Ногами

затекли ноги от долгого неподвижного сидения, и он с удовольствием поднялся с дзабутона. Говорил он очень громким голосом, как это можно позволить себе только в собственном доме. У Сёдзо еще оставалась просьба, ее можно было изложить и за ужином, но ему не хотелось говорить об этом при госпоже Кимико. Он решил попросить Таруми посодействовать, чтобы свадебное торжество было по возможности простым и скромным. Они остановились посреди кабинета. Таруми слушал Сёдзо, чуть отвернув лицо и немного подняв вверх свой толстый подбородок. Затем его густые черные брови, в которых едва пробивалась седина — он тщательно выдергивал седые волоски,— нахмурились, и он, шагнув вперед, рывком распахнул бамбуковую дверь. Его, видимо, тяготили обязанности свата. Но хоть он и говорил, что в эту историю его вовлекла Тацуэ, не дававшая ему покоя, вряд ли он стал бы вмешиваться и так хлопотать, если бы Марико не была приемной дочерью Масуи. Из этих же соображений он решил больше не игнорировать Сёдзо, как это было до сих пор. Но он не мог скрыть своего раздражения. Пышная свадьба или скромная — какое это имеет значение? Главное — покончить поскорее с этой канителью и разделаться со своей ролью свата. «Ну что ты ломаешься?» — хотелось ему оборвать Сёдзо, но вместо этого он лишь надулся и молча двинулся грузным шагом по коридору. По-видимому, он все-таки соглашался передать просьбу жениха, и это обстоятельство, так же как и приглашение к ужину, можно было рассматривать как признак перемены к лучшему в его отношении к Сёдзо. А в действительности он уже выбросил из головы и Сёдзо и все его дела. Жесткие, коротко остриженные волосы с сильной проседью, широкий, словно стесанный затылок, складки красной жирной шеи, похожие на связку сосисок,— все это, несмотря на довольно приятное лицо, всегда вызывало у Сёдзо смутное чувство неприязни и брезгливости. Следуя за Таруми на расстоянии шага, Сёдзо ощущал какой-то холодок отчужденности, исходивший от его спины и от всей его фигуры. Но ни один человек, какой бы силой воображения он ни обладал, не мог бы разгадать, о чем думает сейчас Таруми и какое ждет его сегодня вечером дело, из-за которого он на добрых полчаса раньше пригласил гостя в столовую. Таруми, как он сообщил Сёдзо, ходил лечить зубы. Врач был младшим братом депутата парламента Хаясэ, которому Таруми вполне доверял. Одновременно с Таруми к дантисту являлся некий армейский офицер в штатском платье. Если предположить, что у него тоже болели зубы, то их встречи в приемной дантиста не представляли собою ничего необычного. Однако довольно скоро стало ясно, что заботы Таруми о своих зубах имели самое непосредственное отношение к его политической карьере. Если еще совсем недавно Таруми легко принял роспуск своей партии и сблизился с Коноэ, то теперь он стал постепенно отходить и от него. И когда Коноэ ушел в отставку, а премьер-министром стал военный министр Тодзё, Таруми вошел в состав кабинета.

Глава шестая. История

Долго тлевшее пламя вражды между Японией и Америкой наконец вспыхнуло,пожаром. Японские подводные лодки и самолеты напали на западные берега Америки и нанесли удар по находившимся в военном порту главным силам флота. А несколько дней спустя в малайских водах были потоплены два первоклассных английских линкора. Столь блестящие победы опьянили японцев, они забыли и об изнурительной нескончаемой войне в Китае и о своем нежелании видеть у кормила власти премьер-министра в военной форме. Воодушевленные успехами, они кричали «банзай», размахивали флажками с красным кружком, пускали фейерверк, устраивали праздничные шествия с фонариками. Опьянение победами не проходило довольно долго. Как пьяный без конца твердит одно и то же, так японцы твердили о непобедимости своего воинства. Непомерное бахвальство и прославление затеянной авантюры стали чем-то вроде национального приветствия, которым люди обменивались утром и вечером, еще не успев высказать друг другу обычных замечаний о погоде.

Хидэмити Эдзима простудился и с начала месяца не выходил из дому. Кое-как он поднялся с постели, но все еще не мог избавиться от кашля. На своего старшего брата Мунэмити он походил только тем, что очень заботился о своем здоровье. Тем не менее сегодня с утра его одолевало желание побывать в городе, и он даже не остановился перед тем, чтобы надеть защищавшую от холода черную бархатную маску, которой он вообще не любил, говоря, что она .похожа на летучую мышь, севшую на лицо. Возбуждение, царившее во всей стране, охватило и его. За обедом в клубе с друзьями он даже выпил, что случалось с ним редко, так как он придерживался правила не употреблять днем спиртных напитков. После обеда он почувствовал некоторую усталость, но тем не менее поторапливал шофера, боясь опоздать в Сомэи, где строго соблюдались часы приема Однако им владело не только желание точно выполнить обещание, данное брату по телефону.

Мунэмити не заставил ждать его и трех минут. Он появился перед гостем в своей любимой одежде из светло-коричневой гладкой ткани и после обычных приветствий уселся на подушки по-японски, выставив вперед свои длинные узкие колени и слегка развернув плечи; за его спиной в парадной нише красовалась большая китайская картина с изображением цветов и птиц. Его поза была строго выдержана в классическом стиле сценических поз театра Но. Рядом с ним младший брат, одетый в кимоно с фамильными гербами и мало кому уступавший внушительной осанкой, выглядел, однако, весьма неуклюже и провинциально. Мунэ- ‘ мити хорошо отдохнул после обеда, и на его бледном лице было разлито выражение покоя. Глаза с удлиненным разрезом, как у древних статуй египетских фараонов, были ясными, что служило признаком хорошего расположения духа. Он пожурил брата за то, что тот выходит из дому, еще не исцелившись от кашля. Предохранительная маска, разумеется, была снята еще в передней. Такое внимание старший брат проявлял не часто. Хидэмити, конечно, не знал, что благожелательность Мунэмити объясняется предвкушаемым им удовольствием протанцевать самому танец «мидарэ» на заключительном представлении Но, которое должно было состояться послезавтра в Сомэи, а не тем хорошим настроением, которое японцы испытывали в эти дни. Поблагодарив брата за то, что тот посетил его во время болезни, Хидэмити перешел к горячим поздравлениям по поводу одержанных военных побед.

— Н-да...— протянул Мунэмити, раздув тонкие ноздри.

Он постарался придать своему лицу выражение полного безразличия, но внезапно оно загорелось гневом.

— Кажется, на этот раз глупость зашла слишком уж далеко. В Китае такое положение, а они еще связались с