Конспект - Павел Огурцов

— Она говорит, что любит нас за то, что мы ей все купляем. По дороге домой Кудсяров спрашивает:

— Куплять — разве это по-украински?

— Нет. Купуваты — правильно по-украински.

Ни геодезической съемки, ни генерального, ни ситуационного, ни какого-нибудь схематического плана — никаких картографических материалов у нас нет. Спрашиваем у Кармазя — где они могут быть?

— Они были у городского архитектора Веселовского. Он с номерным заводом эвакуировался в Сибирь. Что сталось с его архивом — не знаю. Он мог быть куда-нибудь отправлен, мог быть уничтожен, мог просто пропасть.

— А в ваших организациях нет никаких картографических материалов?

— После нашего возвращения в Червоноказачинск встречать не приходилось.

Первые дни уходят на тщетные поиски картографического материала и ознакомление с городом. Складывается впечатление, что город в пределах бывшего Староказачинска каким был, таким и остался. Те же дома и домишки, те же булыжные мостовые с подзорами вместо бордюров, кирпичные тротуары там, где вообще есть тротуары, потемневшие деревянные столбы с былыми изоляторами, случайные породы деревьев в уличных посадках, кое-где узкие бульварчики, городской сад, занявший квартал, с почерневшим деревянным летним театром, роща огромных дубов по дороге на пристань, булыжные шоссе к пристани и к окраинным поселкам, а в самих поселках — ни мостовых, ни тротуаров. Ну, построили несколько невзрачных домов и две-три школы, небольшой стадион, — а по сути всего лишь футбольное поле, — с деревянными скамьями на земляных трибунах, здание одного из банков переделали в театр, проложили трамвай, снесли все церкви — вот, пожалуй, и все изменения в этой части Червоноказачинска, называемой теперь старым городом или старой частью города. Да! Еще здесь открыли два вуза: педагогический институт — в здании женской гимназии, и машиностроительный – в здании реального училища.

Длинные улицы параллельны Днепру, а поперечные — более короткие. Не все они пересекают старый город насквозь, не все они прямые на всем протяжении, есть и кривые и неожиданно сбитые со своей оси, как бы перевернутые. Из длинных самая широкая улица, — метров до пятидесяти, — главная. Трамвай уложен на параллельной улице, отделенной от главной узкими квартальчиками. Кое-где вместо двух-трех таких квартальчиков устроены скверы. В центре самого города, в одном сквере стоит среди деревьев обелиск. Надпись на нем начинается так: «В честь о тех...» А дальше уже и читать не хотелось.

— Никак не ожидал, что крупный промышленный центр и такой махровый провинциализм прекрасно уживаются друг с другом, — сказал я.

Кудсяров прочел всю надпись и сказал:

— Обелиск сооружен в память погибшим в революцию пятого года, наверное, в двадцать пятом году — тогда по всей стране широко отмечалось двадцатилетие этой революции. Никакого промышленного центра здесь тогда не было.

— Но с тех пор до войны прошло... прошло шестнадцать лет. Город стал крупным промышленным центром, а надпись какой была, такой и осталась, — значит, никого она не смущала.

— Ну, почему же никого не смущала? Конечно, находились люди, которых она смущала.

— Тех людей, от которых зависело исправить надпись, как видите, она не смущала.

— А, может быть, сказалась инерция, не доходили руки.

— Но все равно — разве это не проявление провинциализма?

— Ну, один такой случай, а вы уже и обобщаете. Не рано ли?

В эту пору года город производил приятное впечатление: тихий, зеленый, на главной улице днем слышны кукушки, а по вечерам соловьи.

— Город мне нравится, — говорит Кудсяров. — Уютный, зеленый, говорят — прекрасная природа в окрестностях, в которых мы с вами еще не были. Одно меня смущает... Станет моя дочка говорить: А шо? Черти шо! Ложить, куплять...

Бывший Староказачинск в своих границах не удержался. На обширной территории, возвышающейся над старым городом, где когда-то шумели ярмарки, в тридцатые годы построили, а в сорок первом эвакуировали в Сибирь большой металлообрабатывающий завод, о котором все знают: имел название и адрес — почтовый ящик номер такой-то, изготовлял авиационные моторы. Теперь там руины. Возле них — несколько кварталов четырех-пятиэтажных домов, называющихся жилмассивом, с асфальтированными улицами, школой, дошкольными учреждениями, больницей — все сожжено. В другом краю от завода — несколько кварталов индивидуальных жилых домов на улочках, поросших травой. Здесь Кудсяров и снял комнату. Если взглянуть в сторону, противоположную старому городу, видны в степи руины другого большого завода. На дальних окраинах возникли новые поселки индивидуальных жилых домов. Об этих поселках мы пока что знаем только их названия: Первомайский, Второй Первомайский, Третий Первомайский, Чкалова, Леваневского, Ляпидевского...

Конец главной улицы — самая обыкновенная окраина: булыжная мостовая, где только по одну сторону бульвара домики с отцветшими абрикосами и черешней и уже осыпающимися цветами вишни, водоразборные колонки, утрамбованная зола у заборов вместо тротуаров... Эти окраинные кварталы вдруг останавливаются, как по команде, на одной линии перед огромным пустырем, засаженным огородами и кукурузой, спускающимся в широкую и глубокую балку Ласкаву. По ее крутому противоположному склону белыми пятнами разбросаны хаты села Успеновка, уже давно включенного в черту города Червоноказачинска. На обоих склонах балки раскинулся поселок Ласкавый. Видны разделенные улицами прямоугольники и вкрапленные в них серые и красные пятна крыш индивидуальных домиков. Поселок тянется по балке к ее верховью, и нет ему конца-края. Его поперек разрезает железнодорожная насыпь, за которой возвышается остов сожженной школы. А над поселком, на всем его протяжении, по всему горизонту — силуэты металлургических заводов, и даже отсюда видно, что заводы мертвые. Главная улица, как из дула, выстреливает булыжное шоссе, и там, где склон становится чересчур крутым, оно резко поворачивает вдоль балки вниз, к Днепру. Возле разрушенного трамвайного парка шоссе, — уже в сопровождении трамвайных путей, — еще раз поворачивает в широкое устье балки, пересекает его и в глубокой выемке серпантином врезается в Успеновскую гору. Андрей Дмитриевич еще до моего приезда успел побывать в тех краях и говорит, что Успеновская гора господствует над окрестностями, Успеновка — очень большое село, над Днепром тянется километров десять, а за ним, у поворота Днепра, находится хорошо известный Пятый поселок или Соцгород.

— По литературе вы с ним, конечно, знакомы, и хотя сейчас там нет ни одного уцелевшего дома, посмотреть его очень стоит.