Конспект - Павел Огурцов

— По литературе вы с ним, конечно, знакомы, и хотя сейчас там нет ни одного уцелевшего дома, посмотреть его очень стоит.

В конце тридцатых годов макет этого небольшого города или большого поселка, — кварталов двадцать, — демонстрировался на международной выставке и, кажется, получил премию. Его фотографии появлялись в нашей прессе и вызвали у нас, студентов и архитекторов института, много разговоров. Нас поразило, что проект, отразивший новаторские идеи двадцатых - начала тридцатых годов — функционализм, конструктивизм, — осужденные Центральным комитетом партии как идеологическая диверсия буржуазии, запрещенные и преследуемые, вдруг демонстрируются за границей и у нас. Мы спрашивали руководителей наших проектов — как это понять? Они пожимали плечами и разводили руками. Мы спрашивали — не поворот ли это в отношении к архитектуре — может быть и нам можно так работать, а в ответ слышали:

— Нет, нет! Что вы! Ничего не изменилось, только освоение классического наследия.

Геня Журавлевский сообщил нам то, что слышал от своего руководителя:

— Этот проект разрабатывался еще до постановления ЦК, а показали его теперь, наверное, по каким-нибудь конъюнктурным соображениям, может быть продемонстрировать: вот, дескать, какие у нас города строятся!

У нас, студентов, отношение к проекту, как в большинстве случаев, было разное: кому нравился, кому — нет, кому-то, — и мне, — что-то в нем нравилось, что-то не нравилось. Мне нравился функциональный подход в планировке кварталов — обеспечение наилучшей ориентации квартир по сторонам света – и очень не нравилось конкретное решение: длинные строчки одинаковых домов сквозь нескольких кварталов с такими же длиннющими разрывами между этими строчками — есть где разгуляться ветру. Мне понравились дома в духе конструктивизма — без карнизов, наличия других традиционных деталей – когда их пропорции проемов приятны, и очень не нравились — противно смотреть, — когда эти пропорции и пропорциями не назовешь. В целом проект был очень интересен как этап в поисках новых решений взамен устаревших.

13.

Майское воскресное уже не раннее утро. Стою на Успеновской горе. Она, как и полагается горе, действительно господствует над окрестностями, но Днепр под Успеновской не виден, только степные дали за Днепром в дымке поднимающегося марева. Днепр появляется у старого города и, повернув у пристани куда-то вдаль, поблескивает под солнцем в темных каемках лесных берегов. Приятно в бескрайней знойной степи хоть издали увидеть лес и воду. Подо мной на склоне горы белеет массивная церковь, и даже издали видно, что построена она в первой половине, а может быть и в первой четверти прошлого столетия. Спускаюсь к ней, перебираюсь через глубокую выемку с крутыми склонами, в которой проложены шоссе и трамвайные пути. Трава растет между шпалами и пробивается между булыжниками. Очарованный, долго стою возле церкви: отсюда виден Днепр на огромном расстоянии — от поворота у пристани до горизонта. Значит, и с судов, выплывающих из-за горизонта, видно как все время впереди маячит и долго-долго приближается эта церковь. Умели выбирать места для церквей! И раскрывающийся от нее вид на Днепр по силе воздействия не уступает видам на заднепровские дали со знаменитых киевских склонов и на долину Ворсклы в Полтаве.

— Крут спуск с Успеновской горы к Днепру, и улицы села спускаются не прямо, а наискось, в обоих направлениях пересекая друг друга. Идешь по любой улице вниз и примерно с ее середины виден Днепр. Свернешь на поперечную улицу, – и оттуда виден Днепр. Хаты стоят тесно, много новых, есть и кирпичные домики. Участки узкие и длинные, не везде и невысоко, по пояс, — огорожены бутовым камнем, на каждом участке — виноградник, сад, огород. Идешь по улице — кажется, что Успеновка застроена плотно, но между улицами — большие расстояния, а застройка чередуется с огромными пустырями. Шоссе и трамвайные пути, рядом и безмолвно бегущие через тихую Успеновку, приводят к развилке. Передо мною три дороги, и, в отличие от сказки, — никаких указателей: направо пойдешь, налево пойдешь... Сверяюсь с ориентирами. Шоссе и трамвайные пути свернули к далеким высоким трубам? Стало быть к металлургическим заводам. Трамвайные пути, параллельные Днепру, обещают привести в Соцгород. Шоссе, по развилке бежавшее рядом, понемногу отклоняется, но продолжает бег в том же направлении, тоже в Соцгород. Немного постояв, иду вдоль путей, параллельных Днепру. Начинаю уставать от надоевшего однообразного пейзажа бесконечной Успеновки: сельские улицы — пустырь, сельская улица — пустырь. Наконец, преодолев небольшой подъем, оказываюсь перед глубокой выемкой, оборвавшей трамвайные пути. В выемке — железнодорожный одноколейный путь и остатки разрушенного моста.

Место, на котором стою, — интереснейшая видовая площадка. Прямо за высоковольтными линиями, под ярким солнцем, на большом протяжении мрачно темнеют закопченные стены сожженных домов. Слева — железнодорожный путь из мельчайшей выемки перебирается на все увеличивающуюся насыпь, заканчивающуюся у моста, опрокинутого в невидимый отсюда Днепр, а дальше — безграничная степь. Сзади — сельский пейзаж Успеновки. Направо — сливающиеся в один силуэты заводов, косо уходящие к горизонту и закрывающие его. Не только никогда не видел, но и не представлял себе такого сосредоточения промышленности. И какие видовые контрасты! Ай да Червоноказачинск!

Против меня хорошо видна прямая широкая улица. К ней и вел уничтоженный мост над выемкой. Это и есть главная улица Соцгорода. На макете в ее конце (или начале?) на высоком берегу Днепра был памятник Ленину. Он представлял собой колонну, пожалуй, выше Александрийского столпа на Дворцовой площади, на которой вместо ангела стоял Ленин, а перед ним распростерся город с невысокой, — три-четыре этажа, — застройкой. Когда мы в институте обсуждали между собой проект Соцгорода, памятник Ленину обходили молчанием. Только Сеня Рубель шепнул мне:

— Так работать — лучше вообще не работать.

Геня Журавлевский влез на стол и молча старался принять балетную позу.

— Не так! Да не так! — закричал Женя Курченко, взобрался на другой стол, отставил назад ногу, расставил руки и чуть наклонился вперед. — Распростритесь! Тьфу ты!.. Распро- страйтесь! Тьфу ты!.. Петро, как правильно сказать?

Мы хохотали. Сбежались студенты. Женя и Геня спрыгнули со столов.

— Чего вы смеялись? Чего смеялись? — спрашивали сбежавшиеся.

— Да вот они, — ответил Толя Мукомолов, кивая на Женю и Геню, — исполняли танец маленьких лебедей.