Багдадский Вор - Ахмед Абдулла

пока не вынул глаз. А затем – был ли это страх мести богини или обыкновенный приступ головокружения? – внезапно он издал крик ужаса. Его ноги соскользнули. Его колени дрогнули. Он потерял равновесие. Он попытался уцепиться за что-то; не сумел – кристалл, который он держал прижатым к груди, упал, описав фантастическую дугу, на землю в двухстах футах ниже; тело рухнуло вниз с тошнотворным стуком и треском.

Тишина. Тишина, исполненная абсолютного ужаса. Юноша был мертв.

Затем священник разразился громким монотонным пением и вознес благодарственную молитву:

– Эй, Деви! Эй, Дурга! Эй, Самашана Кали! Ты услышала мою мантру! Ты приняла жертву! Да будет имя твое благословенно, Великая Мать!

Он быстро склонился над мертвым. Проворными, опытными пальцами он раскрыл вену и пролил немало крови в чашу для подношений. Он пролил кровь у ног идола, пока верующие молились и монотонно пели и пока принц поднимал кристальный глаз, который не разбился, несмотря на падение с высоты.

Принц высоко поднял его.

Он заглянул в его молочную белизну. Величайшее сокровище в мире, торжествующе подумал он, вполне стоит смерти тысяч молодых брахманов! Сокровище, с помощью которого Зобейда достанется ему! Затем, подумав о ней, принц произнес ее имя. Он обратился к кристаллу:

– Скажи мне, волшебный кристалл, что сейчас делает Зобейда!

Вмиг шар затуманился, чтобы мгновение спустя стать похожим на яркую, цветную миниатюру, показывающую Зобейду на балконе ее комнаты, смотрящую лучистыми глазами вдаль – глазами, полными желания, любви и веры.

«Во имя Шивы! – подумал раджа, который всю свою жизнь был высокого мнения о себе. – Разбивательница Сердец думает обо мне!»

Его бы ужасно шокировало, если б он сумел прочитать слова, которые беззвучно повторяли губы Зобейды: «Ахмед! Ахмед! Душа моей души! Ах… мой Ахмед… как я хочу быть с тобой… чтобы помочь тебе… помочь тебе в твоих поисках!»

И в самом деле в тот миг Багдадскому Вору была крайне необходима помощь.

Ибо он собирался пересечь Долину Чудовищ, Долину Злых Мыслей, где все плоды зависти, ревности и дурных желаний, порожденных человеческим разумом со времен, когда Бог сотворил Адама из глины, смешанной с водой, и Еву из изогнутого ребра Адама, ждали путешественника в засаде – доколе злоба не исчезнет из его души, а зависть и недоброжелательность – из его сердца.

В этой долине опасности всех видов были так же многочисленны, как волосы на хвосте синемордой виндхьянской обезьяны. Здесь были скользкие камни, древесные завалы и бездонные пропасти, стремительные потоки, несущиеся в руслах из черного камня; и не было другого пути, кроме узкой тропинки через подлесок, едва различимой, погруженной ядовитым дыханием джунглей в тусклую, вонючую грязь, которая пузырилась и засасывала – казалось, тянулась за теми, кто посмел нарушить ее грязное уединение. Ахмед сжал меч и собрал всю свою волю. Он пошел вперед.

Колючие лианы, словно тросы, низко свисали с деревьев и били его по лицу; они раздвигались перед ним с тихим, булькающим звуком, когда Ахмед отбрасывал их в стороны кулаком или кончиком меча; они смыкались за ним, как будто джунгли расступались на несколько секунд, чтобы пропустить его вперед и неторопливо, презрительно, непобедимо преградить ему путь, если он попытается вернуться.

Внезапно наступила темнота. Она пришла с темными грозовыми облаками и яростными, багровыми, разветвленными языками молнии. Вокруг Ахмед слышал ночные крики диких животных, топот гигантских слонов, ужасный смех грязных пятнистых гиен, вой тигров, шипение кобр и хныканье диких собак, бегущих по следам добычи.

Страх накрыл его, как мокрое одеяло. Он думал о принце Индии, принце Персии и принце Монголии. Думал о них с завистью в сердце и злобой в душе. Они сильны. Они могущественны. Они богаты. У них тысячи и тысячи вооруженных слуг и мудрецов, которые повинуются каждому их желанию, в то время как он был один во всем мире, никто не мог протянуть ему руку помощи.

– Аллах! – воскликнул он. – Как я завидую им!

И едва с его губ сорвались эти слова, в тот же миг темноту расколол надвое невероятный луч дрожащего желтого света, и он увидел прямо перед собой огромное чудовище.

Оно возвышалось над ним, как гора. По форме это был дракон, покрытый зеленой стальной чешуей, могучий хвост его был усеян лесом копий, гигантский, бездонный рот, украшенный тройным рядом зубов, острых, как кинжалы, сочился кровью и черным ядом; все восемь когтистых лап дракона были достаточно большими, чтобы разорвать слона на куски, словно мышь, и вырвать банановое дерево с корнем, будто это небольшой сорняк.

Тварь увидела Ахмеда и бросилась к нему большими, неловкими скачками, выдыхая столбы дыма и огня из ноздрей.

Багдадский Вор был готов развернуться и убежать. Но он передумал. У него не осталось ни единого шанса на спасение. Дракон бы догнал его в один скачок, проглотил бы его за один вдох.

Хорошо, сказал он себе, это безнадежно, но, по крайней мере, можно умереть, сражаясь. И он ринулся на зверя, выставив меч, промахнулся, проворно отпрыгнул в сторону, чтобы увернуться от когтей чудовища, ринулся снова, снова промахнулся, снова отпрыгнул в сторону.

– Хай! – издал он гортанный боевой клич. – Хай!

И постепенно, пока он сражался, зависть и злоба в его сердце начали исчезать и появилось какое-то высшее, безрассудное, яркое мужество – вовсе не мужество отчаяния.

Он подпрыгнул, оттолкнувшись двумя ногами от земли, и ударил мечом изо всей силы. Дракон фыркнул, несомненно удивленный тем, что этот маленький человечек посмел противостоять ему и дать бой; зверь отступил на шаг.

Ахмед рассмеялся.

– Свинья! – закричал он на дракона. – Бородавка! Еврей! Христианин! Нечистый и нелепый прыщ! Подойди и дерись!

Зависть в его сердце угасала и угасала, он шел в атаку, сражаясь по освященной веками традиции арабских мечников, сгибаясь почти вдвое, прыгая гибкими, быстрыми кругами, выполняя различные движения и рассчитанные выпады, скача вперед, как обезьяна, и назад, как жаба, ударяя мечом по жесткой шкуре чудовища так, что она гремела, как барабан.

– Хай! Хай! Хай!

Что ж, подумал Ахмед, он мог быть действительно доволен собой! Ба! – со всем своим могуществом и богатством три принца Азии никогда бы не смогли сражаться так, как сражается он. Завидовать им? Во имя Пророка – пусть они завидуют ему! И, как только его разум постиг и усвоил эту мысль, острие меча тотчас же отыскало незащищенное место между зелеными стальными чешуйками чудовища. Лезвие вонзилось в тело, клинок резал, рубил; и дракон с громким жалобным ревом завалился набок, выдохнул последний столб дыма и огня и умер.