Багдадский Вор - Ахмед Абдулла

class="p1">– Во имя Пророка – приветствую его! – сказал Багдадский Вор самому себе, совсем не скромно. – Вот что творит животворящий полумесяц!

Он пожал правую руку левой и поздравил себя с победой. Он презрительно пнул дракона по ребрам, вытер меч пучком травы, покинул Долину Чудовищ, Долину Злых Мыслей и, сделав резкий поворот, достиг входа в Сад Зачарованных Деревьев, Сад Мудрости и Ума.

Глава VII

Сад оказался приятным и очаровательным местом.

Здесь были темноокрашенные деревья тамала, поросшие серым и серо-синим мхом, служившим неким дополнением к багровому великолепию фиговых и перечных деревьев, зеленому и изумрудно-зеленому изобилию пальм и величественным аллеям смоковниц. От ствола к столу, словно мосты для крошечных болтливых красных обезьянок, протягивались жесткие стебли мягких, как воск, орхидей; а земля представляла собой богатую мозаику алых цветов ашока, бледно-пастельных синих клитерий, оранжево-желтых, как полная луна накануне сбора урожая, даксов, белых, как снега Гималаев, мидхав, фиолетовых звездообразных цветов и душистых водопадов красного и белого жасмина. Дальше тропинки тесно укрывали светло-лиловые ползучие растения, золотые, тяжелые цветки манговых деревьев и огромные, душистые гроздья соцветий чамбела.

Ахмед уловил и звуки. Нежное, тихое жужжание пчел, выполняющих свою работу среди цветков; время от времени приятные звуки птицы кокила или рыдающие, грустные стенания горлицы, глубоко укрывшейся в свое лиственное жилище.

Покой и счастье.

Покой и счастье поселились и в сердце Ахмеда, когда он шел по саду, и песня срывалась с его губ.

А затем почти внезапно, без всякой причины, Ахмед ощутил чувство не совсем ужаса, но неясного беспокойства; в следующую секунду он постиг его причину. Ахмеду казалось: пока он шел, сад шел вместе с ним, все деревья, цветы и кусты, все ползучие растения-орхидеи и мельчайшие травинки двигались параллельно ему. И, упрямо шагая вперед, на самом деле он не продвинулся ни на дюйм.

Может, это работало его воображение?

Он решил это выяснить. Он остановился как вкопанный и уставился прямо на огромную массу пурпурных орхидей в рыжевато-оранжевую крапинку в нескольких футах от него, прямо на высоте глаз. Не отводя от них взгляда ни на секунду, он пошел вперед. Он шел быстро, свободно качая руками и бедрами. Он бежал, быстрее, быстрее и быстрее; и – да, сомнений не было – орхидеи оставались там же, возле его глаз: весь Зачарованный Сад двигался вместе с ним.

И снова Ахмед остановился. Почесал голову, обдумывая, что ему лучше сделать. Повторил опыт с тем же результатом. Снова сад двигался параллельно с ним.

– О Аллах! – воскликнул он. – Что это за чудо?

В следующий миг, будто в ответ, он услышал насмешливый, ироничный смех, исходивший от сучковатого дерева тамала. Дерево смеялось так искренне, что его длинная борода из серого мха тряслась, а листья дрожали и танцевали, в то время как остальные деревья, все цветы, кусты и травинки подхватывали смех безумным хором.

Веселые звуки текли, вливаясь в уши Ахмеда, как бормотание ручьев среди летних полей; и, когда он потряс головой, спрашивая себя, что делать, дерево тамалы, которое засмеялось первым, заговорило на прекрасном, беглом арабском с едва заметным иностранным акцентом:

– Ах… мой Ахмед! Ах… мой умный, умный Багдадский Вор! Посмотрим, так ли обширна твоя мудрость, как наша, столь же остер твой ум, как наш. Посмотрим, сможешь ли ты разгадать секрет Зачарованного Сада. Как, мой дорогой Ахмед, ты собираешься выбираться отсюда? Расскажи мне! Расскажи мне! – И снова дерево рассмеялось громко и насмешливо: – Хо-хо-хо!

– Хо-хо-хо! – вторил ему Зачарованный Сад.

* * *

Почти мгновенно, так же быстро, как тень листа в летние сумерки, Ахмеда посетила мысль.

Ибо, позвольте напомнить, рожденный и воспитанный на багдадских извилистых улицах, зарабатывавший на жизнь на базаре и рыночной площади, ставший одним из выдающихся членов багдадской древней и уважаемой Гильдии Воров, он научился многим хитрым приемам и уловкам, научился думать и говорить быстро, чтобы находить слабые места в уловках многих других людей.

Много лет назад, когда Птица Зла был главным вором, а Ахмед – простым новичком, старик научил его, что в трудном положении молчание было самым острым оружием в мире и что слушающий имел преимущество над говорящим. Ибо чем больше последний говорит, тем больше он запутывается в своей собственной паутине слов, больше беспокоится, чтобы получить ответ, будь это согласие или отказ, от собеседника; в конце концов, если слушающий, несмотря на все искушения, держит язык за зубами, говорящий, скорее всего, потеряет терпение и выболтает все, что хотел скрыть: ценный секрет, сплетню или другую информацию.

– Глупец играет на флейте перед буйволом, – говорил Птица Зла. – А буйвол продолжает сидеть и размышлять.

Ахмед улыбнулся, так как решил применить теорию друга на практике. Первый приступ удивления прошел, и он притворился, что не замечает смеха и шуток дерева. Он наигранно зевнул, потянул руки, как будто устал от ходьбы, и сел в тень говорливого дерева, прислонившись к его стволу, в то время как дерево над ним продолжало тараторить, насмехаться и болтать, как старая дева, кудахчущая над поварскими горшками.

– Как ты собираешься выбираться отсюда? – спрашивало дерево.

Не было ответа. Только громкий, грубый зевок.

– Хо-хо! – насмехалось дерево. – Ты можешь жить вечно в этом саду, пока у тебя не отрастет борода, молодой человек, и не достигнет такой же длины, как мой мох!

И все равно нет ответа. Еще раз Ахмед зевнул, сонно моргнул глазами.

– Вор! – воскликнуло дерево. – Багдадский Вор! Ты слушаешь меня? – И еще более нетерпеливо: – Ахмед! Ответь мне! Ты слушаешь? – И еще более нетерпеливо, с легким рычанием гнева, от которого кора изогнулась, словно шкура старого слона: – Ты оглох? Ответь мне! Я требую ответа!

Ахмед протер глаза.

Затем засвистел, негромко, небрежно, в то время как дерево начало трястись от гнева, заикаться и запинаться:

– Посмотрите на этого глупца! Этого идиота! Этого полоумного! Он называет себя умным! Он хвастается этим! И вот он сидит, тихий, глухой, немой! Во имя Аллаха! И в самом деле глупец! Тот дурак, который постится целый год, а потом разговляется луком!

И все равно Ахмед был молчалив, как пустыня ночью, думая про себя: «Ожидай добра от злого, осуши молоко ласточки, выщипай шерсть с собаки, заставь в песках расти гранаты, выкачай море, положи слона в гнездо колибри, а затем заставь тишину говорить!»

Дерево, совершенно рассерженное, разразилось сильнейшим потоком отборной брани, проклиная предков Ахмеда на семь поколений, проклиная его сомнительных потомков, и завершило речь так:

– Он называет себя арабом! Но я думаю, он лжет!