Полина - Александр Дюма

Я приехала в Кан в семь часов вечера. Содержатель станции, узнав, что женщина, едущая одна, требует лошадей до замка Бюрси, подошел сам к дверцам моей кареты и так упрашивал меня провести ночь в городе и не ехать до утра, что я уступила. Впрочем, я подумала, что приеду в замок в такое время, когда там будут уже спать, а ворота будут заперты из-за происходящих страшных событий, и мне не отворят. Эта причина больше, чем страх, заставила меня остаться в городе.

Вечера стали уже холодными, я вошла в залу содержателя станции, между тем мне приготовили мою комнату. Хозяйка, чтобы я не сожалела о принятом мною решении, рассказала мне все, что случилось у них в продолжение трех недель. Ужас объял всех до такой степени, что не смели выезжать за четверть лье из города после захода солнца.

Я провела ужасную ночь. Приближаясь к замку, я теряла свою уверенность: граф имел, может быть, другие причины удалиться от меня, а не те, о которых мне сказал; как же он воспримет в этом случае мой приезд? Это могло быть неповиновением его приказаниям, нарушением его власти. Та досада и нетерпение, которые он не смог скрыть, прощаясь со мной, — это было первым случаем, когда он позволил себе такую несдержанность, очевидно, он был настроен решительно. Я хотела написать ему, что я в Кане, и подождать, пока он приедет за мной, но все страхи, внушенные мне лихорадочной бессонницей, рассеялись после того, как я на несколько часов уснула, а проснувшись, увидела дневной свет в своей комнате. Вся храбрость моя возвратилась, я потребовала лошадей и через десять минут уехала.

В девять часов утра в двух лье от Буисона возница остановил лошадей и показал мне замок Бюрси. Был виден его парк в двухстах метрах от большой дороги. Извилистая дорожка вела к решетке замка. Возница спросил меня, действительно ли я еду туда; я отвечала утвердительно, и мы двинулись.

Подъехав, мы увидели, что ворота закрыты; мы долго звонили, но никто не отворял. Я начала раскаиваться, что не предупредила о своем приезде. Граф и его друзья могли уехать куда-нибудь на охоту, что тогда мне делать в этом пустынном замке, где мне некому даже приказать, чтобы мне отворили ворота? И неужели я должна буду дожидаться их возвращения в какой-нибудь дрянной деревенской гостинице? Это невозможно! Наконец, потеряв терпение, я вышла из экипажа и стала звонить изо всей силы. Тогда живое существо появилось между деревьями. На повороте аллеи я увидела слугу-малайца, сделала ему знак поспешить, он подошел отпереть мне. Я не села в карету, а побежала по той аллее, по которой шел малаец. Вскоре я увидела замок. При первом взгляде мне показалось, что он в довольно хорошем состоянии. Я поднялась по лестнице. Войдя в переднюю, услышала голоса, толкнула дверь и очутилась в столовой, где Гораций завтракал с Генрихом; на столе с правой стороны у каждого из них лежало по паре пистолетов.

Граф, заметив меня, встал и побледнел так, как будто ему стало дурно. Я же так дрожала, что едва могла протянуть к нему свои руки и упала бы, если бы он не подбежал и не поддержал меня.

— Гораций! — сказала я, — простите меня, я не могла жить вдали от вас… я была очень несчастна, очень беспокоилась… и решила вам не повиноваться.

— И вы сделали очень плохо, — сказал граф глухим голосом.

— О, если хотите, — воскликнула я, устрашенная его тоном, — я вернусь сию же минуту… Я видела вас, вот все, что мне нужно.

— Нет! — сказал граф. — Так как вы уже здесь, то останьтесь и будьте дорогой гостьей.

При этих словах он обнял меня и потом, сделав усилие над собой, принял то наружное спокойствие, которое иногда пугало меня больше, чем его раздраженное лицо со следами ужасного гнева.

11

Постепенно ледяная холодность графа рассеялась, он проводил меня в комнату, отведенную мне и отделанную во вкусе времен Людовика XV.

— Да, я знаю ее, — прервал я, — это та самая, в которую я входил. О! Боже мой! Боже мой! Я начинаю все понимать.

— Там, — возразила Полина, — он просил у меня прощения за то, как он принял меня, но удивление, что я приехала, страх лишений, которые должна буду переносить в продолжение двух месяцев в этих старых развалинах, были сильнее него.

Впрочем, так как я всем пренебрегла, он заявил, что очень рад и постарается сделать пребывание мое в замке как можно более приятным. К несчастью, ему нужно сегодня же или завтра отправиться на охоту, и, может быть, он вынужден будет оставить меня на день или на два, но он не станет давать более новых обязательств в этом роде. Я отвечала ему, что он совершенно свободен, и что я приехала не для того, чтобы мешать его удовольствиям, но чтобы успокоить свое сердце, устрашенное слухами об этих ужасных убийствах. Граф улыбнулся.

Я устала с дороги, легла и заснула. В два часа граф вошел в мою комнату и спросил, не хочу ли я прогуляться по морю… День был прекрасный, и я согласилась.

Мы вышли в парк. Маленькая речушка Орн его прорезывала. На берегу мы нашли красивую лодку странной продолговатой формы. Гораций сказал мне, что она сделана по образцу гавайских лодок и что такая конструкция во много раз увеличивает скорость. Мы сели в лодку: Гораций, Генрих и я. Малаец греб веслами, и мы быстро продвигались вперед по течению. Выйдя в море, Гораций и Генрих распустили длинный треугольный парус, который был привязан к мачте, и без помощи весел мы понеслись с огромной скоростью.

Тут я увидела первый раз в жизни океан. Это величественное зрелище потрясло меня так, что я и не заметила, как мы подплыли к небольшому челноку, с которого нам подавались сигналы. Я очнулась от задумчивости, когда Гораций закричал кому-то из людей, находившихся в челноке:

— Гей! Гей! Господин моряк, что нового в Гавре?

— Ей-богу, немного, — отвечал знакомый мне голос. — А в Бюрси?

— Ты видишь — неожиданный товарищ, приехавший к нам, старинная твоя знакомая госпожа Безеваль, моя жена.

— Как! Госпожа Безеваль? — закричал Макс, которого я тогда не узнала.

— Она самая, и если ты сомневаешься в этом, любезный друг, то подъезжай поздороваться с нею.

Челнок подплыл, на нем был Макс с двумя матросами. Он был одет в щегольский костюм моряка, и на плече у него была сеть, которую он собирался закинуть в море. Сблизившись, мы обменялись несколькими учтивыми фразами. Потом Макс бросил свою сеть, перешел в нашу лодку, поговорил о чем-то с Генрихом, поклонился мне и пересел в свой челнок.

— Счастливой ловли! — крикнул ему Гораций.

— Счастливого пути! — ответил Макс. Лодка и челнок разъехались.

Час обеда наступил, мы возвратились к устью Орна, который из-за начавшегося морского отлива так обмелел, что мы не могли уже доплыть по нему до парка и вынуждены были выйти на берег и взобраться на песчаные дюны.