Старый рыцарь - Дилара Маратовна Александрова

причала. Прямо в глаз! Хотя говорили, что это проклятые торгарцы выдавили мне его в кабаке, да я этого не помню. Да и какая разница, да, капитан? Его уже не вернуть. Посмотрите мне в лицо! Я точно помню, что вы сказали мне тогда, ведь я был тогда трезв: «Зоркий, ты всегда видел вдесятеро лучше, чем самый глазастый из нас. Без одного глаза будешь видеть лучше всего впятеро, но все равно зорче, чем остальные. Я даю тебе только один шанс…»

«Зоркий, послушай меня, я ведь знаю, что ты слышишь… Тогда я дал тебе шанс, но сейчас я должен это сделать, я не могу иначе, я не хочу…»

— … дать мне второй шанс, — рассмотрев его мысли, закончил за него Зоркий, — Я иду первым.

Бросив меч, он отправился к ней. А она уже развела руки, чтобы принять в свои объятья.

Изнутри колодца посреди пещеры вырывался блеклый зеленый свет. Гладкие своды его стекали вниз, больше походя на бока вылупившегося яйца. Края колодца выглядели колотыми, как треснувшая скорлупа. Но Фолкмар не заметил чудовище, появившееся на свет из этого странного яйца… и логово это не походило на гнездо… Только сейчас он заметил, что в пещере было удивительно пусто. Разве таким может быть пиратское пристанище?

Серую тьму разгоняло пламя двух жаровен, стоявших по обе стороны от колодца. Но под ногами валялись только сырость, камни, да блестел песок, приставший к сапогам. Ни бочек, ни сетей, ни припасов… Над головой болтались алые королевские плащи и не менее алые пиратские жилеты. Только алыми они были от крови… Рядом упали пара сапог, погнутый клинок сабли, и треугольная шляпа, с которой скалился еще один череп.

Здесь не было ни одной отрезанной руки, ноги, даже пальца. По затылку Фолкмара прошлись мурашки.

«Потому что они умерли без боя, — с ужасом завопил он, глядя, как Зоркого седлает нагая, словно младенец, Алчущая Жрица, — Где же их мечи? Под каждым висельником должен валяться клинок, но я не вижу ни одного! Здесь везде сабли, но нет ни одного меча!»

— Ни одной выпрямленной стали не бывать в священном месте, — ответила на его вопль Жрица, не отрываясь от своего занятия, — И твоей тоже. Брось меч. Тебя просил Зоркий. Оглянись — другие уже сделали это.

И Фолкмар оглянулся. Ужас пробрал его до костей. Вот почему здесь не было боя, вот почему яйцо треснуло, ведь он уже видел, что вылупилось из него. Рыцарь остался в совершенном одиночестве — все его товарищи висли под сводами пещеры с раскрытыми костяными ртами, сдавленные щупальцами бесконечного спрута. Он подвесил их высоко, словно гирлянды. Фолкмар бросился вперед.

А Алчущая двигалась все быстрее и быстрее, обняв бархатной ладонью костяной затылок Зоркого. Округлые груди ее слегка колыхались, несмотря на быстроту движений, с прекрасных сосков ее полилось зеленое молоко. Оно стекало по округлостям, по животу, она дала попробовать молоко своему любовнику.

«Она окончательно его отравила», — Фолкмар оказался совсем рядом — к колодцу было не пройти, не минув сношающийся ужас.

Если бы не серость вокруг, глаза ее бы оказались черными, словно уголь. Словно самый прекрасный уголь на свете… Она не упускала его из виду, прицепившись взглядом, словно кобра:

— Ты считал, сколько раз ты уже ошибся? Тебе скоро сотня лет, Фолкмар, целая сотня лет! Ты думал, что будет дальше? Дальше будет только бесконечная боль. Она будет такой великой, что не утопить в океане. По сравнению с ней он покажется лужицей, — Алчущая, пристально вглядываясь в полные ужаса глаза Фолкмара, сжала пальцы на затылке Зоркого, ведь он уже был близок к концу, — Может, на этот раз ты сделаешь правильный выбор? Боль исчезнет навсегда, вместо тебя ее будут чувствовать другие. Займи свое место в его легионе и получи то, о чем даже не смел мечтать. Брось меч и иди ко мне. Бери мое тело, сколько захочешь и помни, — Алчущая оскалилась лучезарной улыбкой, самой прекрасной из существующих. — Ты — его изысканное блюдо.

Фолкмар яростно замотал головой, до боли в костяшках сжав рукоять меча. Он не бросит его, не бросит, даже если спрут стянет его горло и придушит до смерти. Он не бросит его даже тогда, когда истлеют его кости и время унесет его прах. И он сделает это… еще раз. Он будет делать это каждый раз, когда умрет.

Он бросился к колодцу. С потолка попадали висельники, преграждая путь и освобождая щупальца спрута.

Выпад влево, он рубанул клинком. Холодная сталь, словно раскаленная, прижгла морскую плоть, заставив пойти пар в свежем месте обрубка. Алчущая зашипела. Не дожидаясь, пока его обовьют щупальцами, словно удав жертву, Фолкмар навис над колодцем, и на него взглянула глянцевая поверхность зеркала. Она была подернута легкой зеленоватой дымкой, словно влажным туманом.

«Не смотреть ему в глаза, — звенело в голове рыцаря, а глянцевый колодец звал его, требовал распахнуть веки, — Не смотреть, вонзить меч! Только сталь клинка одолеет Безумного!»

В этот момент Фолкмар повторял заветные слова, каждый раз прячась за них, словно за последней стеной защиты. Ведь он помнил, что говорят оторны, и впервые в своей жизни верил в их слова от самого сердца. От отчаянья…

«Сталь клинка должна быть прямой, без кривизны и хитрых загибов. Воин всегда правдив и никогда не сомневается. Он прям, как его клинок, он не ходит окольными путями. Меч — продолжение его сердца. Единственная его правда».

— И моего тоже! — вскричал Фолкмар, взмахнув клинком, — Ведь у меня именно такой меч, прямой!

Пещера взвыла, когда холодная прямая сталь проткнула зеркало колодца и оно треснуло на тысячу осколков. Алчущая раскрыла рот в оглушительном вопле:

— Это ты убил его! — вскричала она, одним движением скрутив Зоркому шею.

Перед этим он успел излиться в нее, вместе с мужским семенем отдав и свою жизненную силу. Алчущая высосала из него соки, превратив крепкое тело в иссохшую мумию. Когда позвонки хрустнули, она нависла сверху, как самка богомола, оторвала его голову и отбросила прочь. Алчущая словно испытала неизбывную боль, она сползла с Зоркого, пытаясь подтянуть туловище на руках. Она поползла к колодцу, наполовину окоченев, но потом села посреди пещеры и закричала пронзительно, будто у нее вынули внутренности. Серые каменные стены задрожали от ее звенящего вопля.