Полукровка. Крест обретенный - Андрей Константинов

— Нет. А что, у вас имеются какие-то сведения на этот счет?

— Увы! Просто я всё никак не могу определиться с мотивацией его поступка. Все ж таки старик был его благодетелем, родственником в конце концов…

— В первую очередь Самвел-ага был стариком вздорным, с безумно скверным характером. О чем мною уже собрано немало свидетельств… Вы в курсе, что именно старик первым напал на моего подзащитного, после чего тому ничего не оставалось как защищаться? — обозначил свою немудреную линию защиты Ставраки.

В ответ Сергей лишь равнодушно пожал плечами. Дескать, темна вода во облацех.

Завершив явно неприятную для себя процедуру, Ставраки еще какое-то время рассыпался в велеречивых греческих благодарностях, вертелся ужом, тряс руки и лез целоваться. Странное дело, но никаких угрызений совести Габузов при этом почему-то не испытывал. Полученные не самым честным способом деньги он расценивал как боевой трофей. К тому же это были деньги дурака Рюпоса. А дураков, как известно, надо учить…

Расставшись с Ангелосом, Габузов вышел на площадь Омония. Да, ничего больше сделать здесь ему уже не удастся. Он, увы и ах, вовсе не вездесущий посланец неумолимых богов. Более, того он даже не успеет заехать попрощаться с Евтифроном и остальными — а ведь что бы он делал без них? Кстати, итальянская тачка от портовых грузчиков ему теперь также не светит. Отмажут господина Кристионеса, это уж к гадалке не ходи.

«А, может, плюнуть на все, да и прожить весь век нелегалом в порту? — подумалось вдруг Габузову. — Да куда там! Греческая полиция — это вам не европейская. Разбирается она круто, как уже не раз доводилось слышать от своих соратников по Пирею». И по привычке, забыв, что у него в карманах отныне водятся деньги, Сергей Эдуардович побрел пешком на остановку троллейбуса до аэропорта.

«Стоп, Серега! А как же Самсут?… Нет, ни фига! Настоящая одиссея заканчивается только тогда, когда главный герой все-таки добирается до своей Пенелопы. А уж теперь сам Бог велел повстречаться. Чай, отныне Габузов ей не чужой человек — можно сказать из греческих застенков вытащил… Сколько там у нас до отлета?… Пять с половиной часов?… Так отсюда до Кифисии на тачке минут двадцать, не дольше. Так что успею. А если нет, то и ладно — полечу следующим рейсом. Вполне могу себе позволить, я теперь человек состоятельный. И вообще, как говорит Толян, дайте же человеку раз в жизни спокойно!»

Первые часы, проведенные в Париже, промелькнули для Самсут, как картинки в калейдоскопе. Толпы народа, бешеные огни реклам, чехарда особняков и дворцов, слепящие струи фонтанов. Про последние она, правда, с торжеством отметила, что Петергофские-то будут явно побогаче.

Прогуляв и прокутив всю ночь и всё утро, они лишь к полудню добрались до дома Габриэль на фешенебельной авеню Ваграм, в двух шагах от площади Звезды.

— Родители где-то в Ираке, в командировке, места много.

— А все-таки правильнее было бы, если бы Самсут поехала ко мне, ведь как-никак это дело Дереника, — вздохнула Ануш.

— А я вообще-то учу русский, — неожиданно ни к тому ни к сему вставила Берта.

— Ваши доказательства ничего не стоят! — победно парировала Габриэль. — Зато у меня никого нет, кроме приходящей горничной, — заключила она, и все признали этот довод неоспоримым, ибо в семнадцать лет он действительно перевешивает все остальные за и против.

Тут раздалась трель телефонного звонка, Габриэль вышла в другую комнату и сняла трубку.

— А на завтра перенести нельзя? — услышала Самсут ее капризный голос и почувствовала некоторую гордость: все-таки не совсем забыла французский язык, бывший у нее в «Герцовнике» вторым после английского…

— …Самсут, дорогая, наши планы на вечер, к сожалению, меняются, — доложилась Габриэль, возвратясь в гостиную. — Сейчас вы примете душ и ляжете отдохнуть. Вам обязательно нужно поспать, хотя бы часика три-четыре. Потом мы попьем чая, а после чая нам предстоит еще одна прогулка — Мэтр Шарен ждет вас в своей конторе на Фобур-Сент-Оноре, пять.

— А кто этот господин?

— О, это известный в Париже адвокат, бывший однокашник Дереника по Сорбонне, он ведет все громкие дела парижской армянской общины… Конечно, лучше бы вами занимался сам Дереник, он просто душка и умница, но почему-то не любит Парижа. Он с самого детства так и бредил Элладой, и сразу по окончании туда и подался. Благо, у нас есть связи по всему миру. Теперь его оттуда и медом не выманишь, приезжает только на дни рождения родителей и своей дорогой сестренки Ануш… Ох, а ведь мы в детстве все в него были безумно влюблены! Правда, девочки?…

В полдень у ворот виллы Тер-Петросянов остановилось такси, из которого выскочил высокий, худой молодой человек. Он подбежал к воротам, нажал на кнопку звонка и в ответ в коробке динамика зазвучал недовольный голос охранника.

Габузов не понял ни слова, но как можно медленнее и четче произнес:

— Кирья Самсут Головина, параколо…

Динамик разразился совсем уж неразборчивой тирадой.

— Дэн каталавэно… — в отчаянии произнес Сергей. — Speak English, please.

— Дэн каталавэно, — эхом отозвался динамик и заглох.

Габузов в отчаянии забарабанил в ворота, но никакой реакции не последовало.

Сергей Эдуардович постоял минутку-другую, плюнул и понуро направился к терпеливо ожидающему такси.

Но тут в самом центре ворот бесшумно отворилась калитка, и показался низкорослый человек в высокой феске. Коротышку сопровождал, поигрывая желваками и резиновой дубинкой, хмурый амбал в черном. Амбал ткнул дубинкой в направлении Габузова, после чего человек в феске и Сергей сделали по несколько шагов в направлении друг к другу.

— Вы спрашивали про мадам Головину? — поинтересовался коротышка по-английски.

Габузов молча кивнул.

— Вы журналист? Учтите, что никаких сведений для прессы мы не даем.

— Я не журналист. Я адвокат, из Петербурга, и мне надо срочно переговорить с Самсут Головиной.

— Адвокат из Петербурга? — переспросил коротышка и неожиданно улыбнулся. Улыбка его была теплой, лучистой. — Уж не тот ли самый легендарный Макар из порта, неофициальный помощник старины Ангелоса?

Габузов вновь кивнул.

— Наслышан, наслышан… Благодаря вашим усилиям справедливость восторжествовала. Сожалею, что до сих никак не представлялось случая выразить вам глубочайшую благодарность от лица семьи, которую я имею честь представлять… — человечек в феске с важным видом протянул пухлую ладошку. — Дереник Дарецан, ваш коллега. Позвольте засвидетельствовать вам свое глубочайшее профессиональное восхищение. Ради своей клиентки вы проделали невозможное. Поверьте, я говорю это абсолютно искренне, даже несмотря на то, что именно ваше расследование уже спровоцировало немалый скандал вокруг нашего семейства… Впрочем, я всегда недолюбливал Савву — очень уж скользкий тип.

— Благодарю вас, — прервал красноречивого поверенного Габузов. — Но сейчас мне очень нужно увидеть ее.

— Увидеть мадам Головину? К сожалению, это невозможно.

— Это крайне важно! Где она?!

— Она в Париже. Вылетела вчера последним рейсом.

— В Париже?!

Сергей застонал, обхватив руками голову. Опоздал, опять опоздал. И чтобы по этому поводу сказал Джеймс Бонд? Один раз — невезение, два раза — совпадение, а три раза — лох?

— Что с вами? — участливо осведомился Дарецан. — Почему вас так расстроило это известие?

Габузов окинул собеседника изучающим взглядом. Он не знал, может ли доверять этому человеку. А вдруг этот лощеный лилипутик заодно со всей этой кодлой — Саввой, Швербергом, Оливье? Но в таком случае он должен был бы всячески препятствовать тому, чтобы Самсут добралась до Парижа, а тут…

Сергей решил рискнуть и набрал в легкие побольше воздуха.

— У меня есть достоверные сведения, что ей по-прежнему угрожает серьезная опасность.

— Опасность? В Париже? — брови Дарецана взметнулись вверх. — Вот что, дорогой мой, давайте-ка пройдем ко мне в кабинет и всё обсудим.

И бесцеремонно отодвинув одной рукой амбала в черном, другой сделал приглашающий жест в направлении раскрытой калитки.

Как известно, пробуждение после трех с небольшим часов сна — дело тяжкое и заведомо неблагодарное. Самсут чувствовала себя абсолютно разбитой и сейчас ругала себя за то, что поддалась на уговоры девочек. «Лучше бы и вовсе не ложилась», — мрачно думала она, перетряхивая сумочку в поисках спасительной таблетки «цитрамона». Впрочем, отнюдь не лекарства, а шикарный обеденный «перекус» примирил Самсут с окружающей действительностью и подействовал на нее самым целительным образом. Не то чтобы она была яростным поклонником французской кухни, просто, как вывел еще старик Сократ, самая лучшая приправа к пище — это голод.