Полукровка. Крест обретенный - Андрей Константинов

— Словом, не прошло и полумесяца, как состоялась свадьба. Правда, не очень афишируемая.

— А вы-то откуда все это знаете? — искренне удивилась Самсут. — Вы же, кажется, в тот год, как у нас говорят, еще под стол пешком ходили?

— Я родился в пятьдесят восьмом, — улыбнулся Шарен. — Но адвокат — это не только профессия, это образ жизни…

— В смысле, адвоката ноги кормят? — уточнила Самсут где-то однажды слышанной фразой.

— Не без того, но дело не только в этом — вы должны жить своим делом, проживать его со сторон всех участвующих лиц. Уметь перевоплощаться. Как актер. Ну, и так далее. Это старая школа, кстати, во многом — русская… Я еще застал на первом курсе вашего профессора из Петербурга, тогдашнего Ленинграда. Его вышвырнули из вашего университета за какую-то подложную ерунду, и он благополучно перебрался к нам в Сорбонну. Цивилист. Гениальный цивилист!.. Полные идиоты у вас там в советское время делами заправляли, извините. Какие он читал лекции! Мы с Дереником только благодаря ему и стали цивилистами… Впрочем, я отвлекся. Итак, продолжим. У молодых через девять месяцев родилась дочь. Я полагаю, ваш дедушка, в сомнительности родства которого я с каждой минутой разговора с вами сомневаюсь все меньше, решил как можно скорее исполнить долг и развязать себе руки.

— Моя тетя… — вслух задумалась Самсут. — Интересно, похожа ли на маму?

— Если вы похожи на свою мать, то могу решительно уверить, что не похожа. Дочь, увы, получилась еще страшнее мамаши — посмотрите.

Шарен достал из другой папки фотографию, и Самсут искренне пожалела изображенную на ней девушку. Такое убожище можно было придумать только нарочно.

«Наверное, сам Бог сжалился над ней и, в конце концов, утопил, — не очень-то милосердно подумала Самсут и тут же одернула себя. — Но ведь так вдруг взяла и пресеклась целая семья, и бедный старик Топэн остался без дочки и без внучки…»

— Старик Топэн умер скоро после рождения Флоранс и не увидел всего этого безобразия, — словно читая ее мысли, пояснил Шарен. — Таким образом, наследников первой очереди не осталось.

— Так в чем же тогда дело? — вздохнула Самсут, которой вдруг порядком надоела и эта беседа, и сам лощеный Шарен, и даже перспектива оказаться наследницей богатой, но на самом деле несчастной семьи. Она откровенно посмотрела сначала на часы, затем на дверь.

Адвокат снисходительно улыбнулся, будто снисходя к шалости маленькой девочки.

— Дело прежде всего, мадам! К тому же, всё равно я дал распоряжение не пускать сюда этих вертихвосток, пока мы не закончим. Тот, кто торопится, чаще всего опаздывает… К делу, мадам. К делу. Итак, кровных родственников не осталось, но существуют ведь и иные. В нашем случае это — муж Флоранс.

— Она тоже умудрилась выйти замуж за какого-нибудь славянского героя? Или за африканского?

— Если бы, мадам, если бы! Флоранс оказалась не только пострашнее мамаши, но и поухватистей: ее избранником стал граф Огюст Жиль Вернон де Шанси де Рец!!!

Это имя Шарену не пришлось повторять дважды, ибо оно произвело на Самсут впечатление, несравнимое с тем, что вызвало упоминание Топэна. На бывшую бедную петербургскую учительницу так и повеяло Дюма, Бальзаком и Мопассаном, вместе взятыми… Впрочем, в это литературное благозвучие тут же вкралась какая-то тревожная нотка. Кажется, было в истории связано с этой фамилией что-то нехорошее, но что — неискушенная во французской истории Самсут вспомнить никак не могла. На ум ей пришла только одна, неизвестно откуда выскочившая строчка:

— В альбоме старом Жиль де Реца… — задумчиво произнесла она.

— Да-да, именно потомок того самого Жиль де Реца, — снова пугая ее своей цепкой внимательностью к каждой мелочи, сообщил Шарен.

Самсут из гордости сразу же сделала важное лицо, говорившее, что она все прекрасно знает и понимает. И адвокат продолжил:

— Но тут, слава Богу, они оказались подходящей парой: граф тоже не блистал красотой, добавив к прелестям супруги свою хромоту и кривобокость. Его фотографии у меня, к сожалению, нет, поскольку граф уже давно ведет исключительно замкнутый образ жизни в одном из своих замков в окрестностях Парижа… В свете не появляется, в печати тоже. С Флоранс они прожили всего несколько месяцев, и она сбежала от него, как ошпаренная. Ну, вы понимаете… — Шарен сделал значительное лицо, и Самсут в ответ тоже важно кивнула, хотя на самом деле и не поняла ничего. — Однако развода вашей тетушке так и не удалось добиться. А может быть, она особо и не добивалась его. Ведь титул греет порой не меньше состояния.

— Значит, теперь все отойдет этому затворнику-графу?

— Нет, не всё. Половина в лучшем случае. У нас есть возможность доказать несостоятельность брака или его фиктивность. К тому же срок давности… Но это уже вас не касается, — вдруг оборвал он сам себя. — Итак, времени у нас немного. Поэтому теперь позвольте мне задать вам несколько вопросов. Во-первых, где сейчас ваша мать, и как быстро можно будет доставить сюда ее и ее документы? Я имею в виду свидетельство о рождении, об усыновлении, архивные материалы.

Самсут растерялась.

— Честно говоря, я вообще сомневаюсь, чтобы они где-то были. Наверное, украинская бабушка Аграфена их все уничтожила… А мама с Ваном сейчас в Ставище…

— Ставишче? А где это, поточнее?!

— Ставище. Это такая… такое место на Полтавщине… Только туда автобус ходит из райцентра раз в неделю. Да и то неизвестно, пойдет ли?

— То есть, дорога становится непроходимой? — понимающе уточнил Шарен.

— При чем тут дорога? — удивилась Самсут. — Дорога как была трясучка грейдерная, так и остается. А просто он то ходит, то не ходит. Мало ли, водитель заболел. Или у него нет настроения. Так что этого никто не знает до самой последней минуты.

Теперь, наконец, настал черед растеряться и адвоката.

— Но почта, телеграф, телефон?

— Ой, что вы, издеваетесь? — почти с обидой, впрочем, смешанной с некоей гордостью, возмутилась Самсут. — Какая почта? Какой телефон?! Ближайшее почтовое отделение в Курвихе, за семь километров… Туда даже срочные телеграммы-молнии приносят хорошо если на третий день… А телефон на этой почте тоже может запросто не работать. Или город связи не дает, или еще что-нибудь.

— А в самих… Стависчах?

— Где? У белки в дупле, что ли?

— А мобильная связь? — из последних сил старался держаться Шарен.

— Мобильная? — Самсут звонко рассмеялась. — Мобильная! Вот насмешили! Я думаю, там о ней только слышали. В лучшем случае — видели по телевизору.

— Вы решительно смеетесь надо мной, мадам! — рассердился Шарен. — А в нашем случае это неуместно. Время не ждет. Граф, я думаю, тоже.

— Но что же я могу сделать?! Я говорю вам чистую правду! Всё вместе — с извещением мамы, ее приездом и поисками документов, если они только есть, — займет никак не меньше нескольких месяцев.

— Что-о-о? — Шарен простонал и откинулся в кресле так, что Самсут показалось, будто ему стало плохо. — Дереник съест меня с потрохами… К тому же завтра у нас встреча с Оливье, и на руках у меня должны быть все козыри!..

— Извините, но всё, что я могу сейчас сделать — дать вам все наши координаты. На Украине и в Питере. — Самсут старательно продиктовала все адреса и возможные телефоны. Вспомнив даже номер своей жилконторы с паспортным столом. — А кто такой Оливье?

— Дело в том, что вопросами наследства Симона Луговуа, вообще-то, занимается известная парижская юридическая фирма «Зискинд и Перельман», и завтра мы должны встретиться с ее младшим компаньоном Оливье Перельманом. Я представлю вас не только как простого клиента, но еще и буду позиционироваться как представитель армянской диаспоры в Париже, помогающий своей соотечественнице.

— А здесь что, действительно много армян?

— Армян в Париже, конечно, меньше, чем в Лос-Анджелесе и Ереване — но не заметить их невозможно. Чего стоят одни только армянские лавочки с пряным суджуком, бастурмой и листьями для долмы. Все парижане сходят по ним с ума. А армянские антикварные магазины!

— А сколько их вообще? — неожиданно снова оживилась Самсут.

— Чего? Магазинов?

— Нет, — рассмеялась Самсут, — не магазинов, армян.

— Ну, вообще-то, это зависит от того, кого считать армянином. Если только тех, у кого фамилия заканчивается на «-ян», то, быть может, немного. Впрочем, есть люди с армянской фамилией, которые весьма удивятся, если им скажут, что они — армяне! — сел на любимого конька Шарен, с упоением продолжая. — Вообще, самая большая армянская диаспора находится, кстати, у вас, в России, там армян больше всех. Вторая в Америке, и только третья — во Франции. Считается, что армян во Франции теперь где-то около полумиллиона. Больше всего армян в Марселе, потому что этот порт был первым городом во Франции, куда после турецкой резни попали беженцы, в том числе и мой дед. Многие так и остались в Марселе и, вообще, на юго-западе. После этого пошла волна на север. Кто-то осел в Лионе, на полпути к Парижу, кто-то — совсем поблизости от Парижа. Так что до сих пор, в основном, это и есть три центра проживания армян во Франции.