Полукровка. Крест обретенный - Андрей Константинов

— Получила свое неслыханное наследство?

— Нет, конечно. Это совсем другие люди, но очень хорошие. Знаешь соки «Фюмэ»?

— Разумеется, но на Кипре предпочитают свои или сирийские.

— Я рада, что ты меня застала. Я ведь уже сегодня возвращаюсь в Ленинград.

— В Петербург? Ах, как хорошо, что я успела! Слушай меня внимательно и, очень прошу, по своей русской привычке не переживай, что тратится много денег. Это служебный телефон, я в аэропорту, на работе. Так вот, нас всех ужасно заинтересовала твоя история, даже, честно говоря, больше маму, чем меня. Она все рассказала отцу, и он поднял свои связи… В общем, началась настоящая заварушка, у нас дома прямо целое семейное расследовательское бюро. Ну, и результат докладываю. За последние два года ни одна мало-мальски заметная армянская семья в Европе полностью не погибала, ни в авто, ни в авиакатастрофах, ни от чумы, ни от СПИДа…

— Слава Богу! — вырвалось у Самсут.

— Конечно, слава Богу. Но ведь подобные случаи все-таки происходят! И папа со своей пунктуальностью проверил каждую историю отдельно…

— И, что, их много? — в ужасе спросила Самсут.

— Нет, не очень, и не в этом дело. Так вот, среди прочих, два года назад какой-то французский миллионер Симон Луговуа утонул, катаясь на яхте под Альбораном…

— А это где?

— Ох, господи, Самсут, ну, зачем тебе знать, где это! Где-то между Испанией и Африкой, кажется. Утонули все: его старушка жена, и дочь, и племянник с женой и сыном, словом, вся семья…

— А, что, других детей у них разве не было?

— Ну, значит, не было, раз за два года никто не появился, и в завещании никого, кроме них, упомянуто не было.

— Хорошо, только я-то тут при чем?

— В общем, конечно, не при чем… Но тут за дело взялся наш Евагор, ты же знаешь, он такой въедливый, считает себя умнее всех и во все лезет…

— У него просто возраст такой, Овсанна!

— Ладно, не защищай его, он в этом совершенно не нуждается! Но в данном случае он-то и заметил, роясь в этой чертовой всемирной помойке, я хотела сказать, паутине, что миллионер был родом с Украины, а ты же сама говорила, что у тебя мама украинка.

— Да, но они были из самых простых, какие миллионеры? У них же, знаешь, тоже братство почти, как у армян, они бы как-нибудь объявились, ну, хотя бы уж после перестройки. У нас в Питере много таких случаев было. Не таких, конечно, но объявлялись, увозили… И, вообще, знаешь, Овсанна, не хочу я больше никого искать…

— Ты устала?

— Нет, не устала. Я просто поняла, что не надо лезть в ту жизнь, которая тебе не предназначена — иначе ты нарушаешь не только свою, но и ту, чужую. Я побывала за границей и больше не хочу. Я хочу домой, к маме, Ваньке, Каринке. Я только сейчас осознала, как мне было с ними хорошо. Мне… мне больше ничего не нужно.

Голос Овсанны как-то сник.

— Ну, ладно. Но главное ты помни: мы все тебя очень любим и ждем в любое время. И еще, только по секрету от мамы: после твоего визита ей вдруг ужасно захотелось съездить в Питер, только не в отель, а так, будто по-родственному. У нее же там никого не осталось… Не станешь возражать, если она у вас ненадолго остановится?

— О чем ты говоришь, Овсанна! Всегда! Когда хочет! С кем хочет! На сколько хочет! Это будет так здорово!

— Спасибо. Ну, тогда счастливого тебе полета, мне вон опять какого-то китайца привели. Но на всякий случай все-таки я тебе скажу, что наследники могут предъявить свои права только до двадцатого сентября. Запомни, до двадцатого сентября!!!

На этом раскалившаяся уже трубка также неожиданно, как начала говорить, замолчала. Однако Самсут еще долго держала ее в руке, но потом все же решительно положила обратно и принялась энергично собираться.

Но жизнь никогда не дает человеку насладиться вполне — и только размягченная Самсут вышла из покоев Сато, как в холле ее остановил крошечный человечек в безукоризненном костюме, но в какой-то странной шапочке.

— Простите меня, мадам, но я вынужден еще немного задержать вас. Меня зовут Дереник Дарецан, я юрист Тер-Петросянов в части наследственных отношений, и мне необходимо переговорить с вами еще до вашего отъезда, который, насколько мне известно, должен произойти сегодня вечером.

— Но я никоим образом не родственница, — сухо отрезала Самсут.

— Я в курсе. И все же дело есть дело, оно не зависит от наших эмоций. Пойдемте же, я не задержу вас долго…

Проделав недлинный, но чрезвычайно извилистый путь, они оказались в святая святых виллы — кабинете покойного, куда не допускался практически никто. Почему-то только маленькая Заро, правнучка, могла заходить туда, когда ей заблагорассудится, и в углу солидного кабинета до сих пор стояли кукольные кроватка и комод. При виде их слезы почему-то снова навернулись на глаза Самсут.

— К сожалению, ввиду неожиданности смерти, мой патрон не оставил на ваш счет никаких распоряжений, но я полагаю, что не нарушу его воли, если поступлю просто в строгом соответствии с нашим гражданским законодательством.

— Да ничего мне не надо, поймите! — с тоской воскликнула Самсут. — Или вот если только… Какую-нибудь вещь на память о Самвеле-ага, простую, книгу или там сувенир…

Крошка-адвокат рассмеялся дробным рассыпчатым смехом.

— Это не по моей части, мадам! Обратитесь к сестре, невестке или дочерям покойного. Ах, да, кстати, полицией мне возвращены материальные доказательства, временно приобщенные к делу, и теперь я с радостью готов вернуть вам в качестве памятного подарка ту самую злополучную зажигалку. Ведь она ваша по праву, поскольку Самвел-ага подарил вам ее сам, еще при жизни, — нотариус уже потянулся к карману, но Самсут в ужасе протестующе выставила вперед руку.

— Нет, нет, только не это!

— Как хотите, — вздохнул тот, так и не успев залезть в карман. — Итак, перейдем к делу. На следующий день после вашего приезда Самвел-ага поручил мне заняться вашей историей с возможным наследством в Европе… Я не буду рассказывать вам о своих методах, хотя как вы понимаете, что это было совсем непросто. Ну да не важно… Словом наша контора проделала большую работу и, кажется, мы напали на след. Скажите, вам о чем-нибудь говорит слово… как это правильно по-русски — «луговая»?

— Луг, луг, Луговая… — повторила она, словно пробуя слово на вкус.

«Что это такое? Что-то такое с этим связано противное… Кажется, у меня болело горло, и заставляли пить это мерзкое молоко с барсучьим жиром… И бабушка была чем-то недовольна, как я молоком… Господи, что за чушь!.. Хотя… Погодите-ка…»

…В тот год осень стояла ужасно холодная, и маленькая Самсут простудилась, съев эскимо за одиннадцать копеек по дороге из школы. Она все хотела тогда оттянуть неприятный момент, когда придется отчитываться дома за полученную двойку по ботанике. Да, точно, мороженое продавалось в тележке прямо у бывшей часовни на Большом, и тетка была всегда красная и злая. Самсут заболела прямо в тот же вечер, и ее фактически почти не ругали — зато это обернулось проклятым жиром, которым бабушка Маро лечила вся и всех, свято веря в его великую исцеляющую силу…

А заболела она совсем некстати, потому что назавтра приехали две какие-то горластые тетки с Украины — мамины родственницы, которых бабушка втайне, а отец явно — презирали. Отец сразу же сбежал в театр, а бабушка переселилась на эти дни на свою биостанцию, и тетки заполонили собой всю квартиру. От них пахло салом, луком, самогоном и какими-то цветастыми тряпками. Честно говоря, они не нравились и Самсут, но в них было что-то яркое, непривычное, и она с любопытством наблюдала за ними. В первый же вечер все засиделись на кухне допоздна, мать выпила, оживилась, и как-то неожиданно расковалась в отсутствии свекрови и мужа.

— Эка дывна дывчына! — рассмеялась старшая из приехавших. — Ну, вылитый Сёмка в молодости!

Мать сразу же как-то закрылась, посерела и поспешила перевести разговор на другое. Ах, как глупы и нечутки всегда взрослые, считая, что дети мало что слышат и еще меньше понимают из услышанного! Наоборот, дети всегда чутко ловят каждое непривычное слово, каждую нестандартную интонацию, каждый необыкновенный жест и толкуют их потом так, как взрослым и не приснилось бы. Так и маленькая Самсут весьма удивилась, не помня среди маминых родственников, о которых она всегда громко и многословно рассказывала, никого с подобным именем. А главное, что засело у нее в мозгу — странная мамина реакция. Однако скоро Самсут отвлеклась, очарованная украинскими песнями, которые «заспивали» гостьи, а потом ее и вовсе погнали спать.

И вот теперь Самсут как сейчас вспомнила ту огромную бабушкину комнату в призрачном свете фонаря под окном, ее пахнувшую тонким сандаловым саше постель, куда она по случаю вседозволенности этих дней забралась, и противное ощущение колючей сухости в горле. Тогда она уже почти совсем засыпала, как вдруг внимание ее привлек разговор за стеной в родительской спальне. Хохлушки говорили громко, а мамы было почти не слышно.