Счастливый предатель. Необыкновенная история Джорджа Блейка: ложь, шпионаж и побег в Россию - Саймон Купер

фиаско собственной разведки: высадка в заливе Свиней состоялась спустя пару недель после ареста Блейка. Вторжение на Кубу банды изгнанных кубинцев, организованное при участии Америки и обернувшееся провалом, лишало США права отчитывать Великобританию за промахи разведки. После того, как в сентябре 1961 года Аллен Даллес из ЦРУ, дискредитированный неудачей кубинской авантюры, вышел на пенсию, Уайт сказал ему, что его великодушие «как нельзя ярче проявилось в рассмотрении дела Блейка»[420].

И все же кто-то в американской разведке считал, что британцам стоило проверить Блейка на детекторе лжи[421] («Они сочли полиграф неподобающим для джентльменов», — жаловался один американский «эксперт по безопасности»[422]). Из-за очередного фиаско Британии ЦРУ еще десятки лет будет настороженно относиться к сотрудничеству с МИ-6[423].

Гарольд Макмиллан, который ненавидел допущенные при нем многочисленные разведпровалы и пренебрежительно отзывался о «так называемой службе безопасности»[424], весьма характерно отреагировал на разоблачение Блейка: «Это может повлечь за собой отставку правительства»[425]. Больше всего его волновала реакция британской общественности. Многие британцы уже начали подозревать, что кабинет некомпетентных стареющих выпускников частных школ ведет и без того увядающую империю к краху.

Премьер-министр и правда одержал небольшую победу в палате общин, когда его спросили, почему Блейка приняли на работу в Министерство иностранных дел несмотря на то, что его родители не британцы. Макмиллан подчеркнул, что неукоснительное соблюдение этого правила не допустило бы к госслужбе ни его самого, ни даже Уинстона Черчилля, ведь у обоих матери — американки[426].

Премьер-министр так старался не предавать эту нестерпимо болезненную историю огласке, что едва не предложил Блейку иммунитет. Он никогда не был сторонником судебного преследования изменников родины. Как он однажды объяснял: «Если мой егерь застрелит лису, он не вывесит ее под окнами у псаря, а захоронит в укромном месте»[427]. Следуя британским традициям, разведслужба должна была оставаться в тени. Само существование МИ-6 в то время еще официально отрицалось. В Уайтхолле службу именовали исключительно эвфемизмом «друзья»[428]. Макмиллан распорядился разослать британской прессе письмо с просьбой не упоминать, что Блейк работал на МИ-6, а также что МИ-6 находится в ведении Министерства иностранных дел. Когда последний факт стал достоянием общественности, Макмиллан (по словам Пинчера) сказал, что это признание оказалось «самым пагубным» в его политической карьере[429].

Ни одному офицеру СИС еще не предъявляли обвинений по делу о шпионаже[430]. Тем не менее Дик Уайт настаивал, чтобы Блейк стал первым[431]. Блейк размышлял потом: «Возможно, для меня даже лучше, что они решили рассматривать мое дело в суде»[432].

Газеты называли его исключительно «Джордж Блейк, государственный служащий, не имеющий постоянного места жительства», которому предъявлено обвинение в трех эпизодах нарушения Закона о государственной тайне[433]. Общественности не было известно ничего ни о переданных им сведениях о берлинском тоннеле, ни о самом Блейке. Изголодавшаяся по информации пресса неизбежно примеряла образ Бонда к этому образцовому отцу семейства, увлекавшемуся богословием. Писательница Ребекка Уэст комментировала: «Сначала казалось, что вывод из этого дела только один: никому нельзя доверять. Потому что Джордж Блейк располагал к себе»[434].

Процесс в Олд-Бейли 3 мая 1961 года преимущественно слушался в «закрытом режиме». Официально это делалось, чтобы не допустить разглашения тайн британской разведки (те, что на тот момент еще сохранялись). Но вероятнее, это было связано со стремлением оградить правительство от позора[435].

Для наказания Блейка истеблишмент назначил команду асов: обвинителем выступал генеральный прокурор сэр Реджинальд Мэннингем-Буллер, а возглавлял процесс лорд — верховный судья Паркер. Шпионский мир вызывал у Мэннингема-Буллера (толстяка слегка угрожающего вида, который получил прозвище Буллинг-Мэннер[436]) отвращение. Во время рассмотрения дел о шпионаже у дверей его дома толпились журналисты. Эта суета заинтриговала его дочь-подростка Элизу,[437] и в конце концов с 2002 по 2007 год она возглавляла МИ-5. Вряд ли это просто совпадение.

Адвокат Блейка Джереми Хатчинсон родился в 1915 году, был блестящим остроумным оратором и буквально детищем блумсберийского кружка. Его мать была прототипом миссис Дэллоуэй Вирджинии Вульф. В четырнадцать лет его первый галстук-бабочку ему повязал Литтон Стрейчи. Адвокат Хатчинсон — называвший судью не иначе как «этот несчастный бедолага за судейским столом» — станет одним из прототипов Рампола, вымышленного героя Джона Мортимера. За полгода до попытки защитить Блейка Хатчинсон снискал славу, отстаивая интересы издательства Penguin Books в знаменитом деле Чаттерлей[438]. Но с Мэннингемом-Буллером на этом этапе своей карьеры он тягаться еще не мог.

Мэннингем-Буллер беспокоился, что Блейк откажется в суде от признательных показаний и заявит, что они были получены под давлением. Поступи Блейк именно так, следствие, учитывая секретность СИС, вряд ли нашло бы каких-то свидетелей[439]. В таком случае Блейка могли оправдать. Сам он осознал это слишком поздно. Он рассказал Штази в 1980 году: «Пусть у службы [СИС] и имелись доказательства, что я работал на СССР, но, возможно, на приговор в суде их не хватало. Это ведь не одно и то же»[440].

Но Блейк, как он признавался Штази, корил себя за то, что не подготовился к суду: «Я не изучил английские законы на этот счет. В Англии, как вам известно, закон соблюдается неукоснительно, там вы должны точно знать, на что имеете право, а на что — нет»[441]. Поэтому на суде он остался верен своим предыдущим показаниям. Возможно, он просто был слишком принципиален, чтобы их оспаривать. К 11:30 утра обе стороны уже изложили все доводы[442].

Паркер показался Блейку «приветливым стариком в белом парике и красной мантии»[443]. Но в заключительной речи судья назвал это дело «одним из худших, с которыми можно столкнуться в мирное время». Блейк вспоминал: «Я был уже готов услышать смертный приговор, но, не разбираясь в законах, не знал, что судья не может так поступить… А уж он бы с радостью это сделал, я в этом убежден»[444].

Вместо этого Паркер приговорил его к трем четырнадцатилетним срокам, которые Блейк должен был отбывать последовательно один за другим. В замешательстве Блейк не сразу осознал, что это значит[445], а Макмиллан в своем дневнике дал однозначную оценку: «42 года — суровый приговор!»[446] Выступая в палате лордов в 1996 году, Хатчинсон иронизировал: «В деле Блейка я выполнял свои профессиональные обязанности и обеспечил ему самый долгий срок в истории британского суда»[447]. Кукридж говорил, что это «практически ликвидация»