Счастливый предатель. Необыкновенная история Джорджа Блейка: ложь, шпионаж и побег в Россию - Саймон Купер

Большая часть полученного материала была подлинной[323]. Тем не менее состоял он преимущественно из банальностей. Бывший сотрудник британской разведки Питер Монтаньон описывал один перехваченный разговор русских в ночь, когда тоннель заработал: «Они обсуждали секс»[324]. Далее последовала уйма подобных открытий[325]. Другой излюбленной темой была некомпетентность коллег. Даже в самых невинных беседах звучала столь непристойная лексика, что для расшифровщиков в Лондоне пришлось создать глоссарий с пометой «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО, ОБСЦЕННАЯ ЛЕКСИКА»[326].

Перехваты действительно выявили то, что ЦРУ в дальнейшем назовет «не представляющей ценности» информацией о «советских боевых составах и дислокации сил»[327]. Разразись в середине 1950-х традиционная война, эти знания могли способствовать победе Запада. ЦРУ указало и другие важные открытия:

• раннее предупреждение создания Советами восточногерманской армии;

• плачевное состояние железных дорог в Восточной Германии;

• неприязненные отношения между восточными немцами и русскими;

• сильное напряжение в Польше[328].

Попадались иногда сплетни о советских персоналиях и их соперничестве, имена и адреса советских ученых-ядерщиков[329], сведения о закулисных делах КГБ и ГРУ[330]. Отдельные перехваченные фрагменты оказались первыми сигналами тектонических сдвигов — отречения Хрущева от Сталина в феврале 1956 года.

Благодаря тщательной заботе КГБ о Блейке западные союзники почти наверняка раздобыли с помощью тоннеля больше разведданных, чем Блейк передал Советам. Кондрашов потом признавал, что американцы копнули глубже, чем он рассчитывал. Блейк это точно сформулировал в заявлении к адвокатам в 1961 году, после разоблачения: «В ходе этой операции Запад получил больше информации, чем могли бы предоставить тысячи агентов на выигрышных позициях»[331].

Но, наверное, отсутствие информации было ценнее всех сведений, полученных западными шпионами благодаря тоннелю: собака не лаяла. Ничто не указывало на то, что СССР готовит вторжение. Ни в одном из подслушанных разговоров не содержалось ни намека на внезапное перемещение войск или техники. Иными словами, сама по себе банальность перехваченных коммуникаций уже внушала невероятное облегчение. Как говорил историк Дэвид Стаффорд: «Отсутствие новостей — это хорошая новость»[332].

Блейк и другие стали даже утверждать, будто КГБ умышленно создал этот канал подлинной информации. Это объяснило бы, почему Советы не выводили тоннель из строя целых одиннадцать месяцев[333]. Блейк говорил мне: «Они их [коммуникации] не прервали не только ради моей безопасности, но и еще и потому, что другой стороне, по их мнению, полезно было видеть и понимать, что Советский Союз не планирует развязывать войну».

Я сказал: «И, по-вашему, вы в этом деле сыграли положительную роль?»

«Да, полезную», — ответил он[334].

Он настаивал, что его измена способствовала сохранению мира. Разумеется, это ужасно напоминает попытку оправдать себя. КГБ вряд ли безудержно стремился к открытости. Да и в СССР никто не заявлял потом, что западную прослушку не перекрывали именно в этих целях[335]. Открытость почти наверняка стала лишь случайным побочным следствием их стараний защитить Блейка. Однако вполне возможно, что тоннель — даже вопреки саботажу Блейка — в итоге принес человечеству исключительно пользу.

Глава 9. Полный провал

В 1959 году СИС вновь перевела Блейка из Берлина в Лондон. Вполне возможно, что к тому моменту он уже попал под подозрение и в штаб-квартире хотели за ним присмотреть[336]. Год спустя его отправили в языковую школу в Ливане — учить арабский. Тогда он уже почти наверняка был под подозрением. Его направили туда, где у него не было бы никакого доступа к разведтайнам[337].

Десятки лет спустя он признавался сотрудникам Штази: «Я должен честно сказать, что был этому [переезду в Ливан] рад, потому что напряжение длительной нелегальной работы — хотя к нему и привыкаешь — очень тяжело. Вести двойную жизнь, разумеется, нелегко. А год изучения арабского стал для меня своеобразной передышкой»[338].

На суде в Лондоне в 1961 году Блейк говорил, что в Ливане надеялся завязать с ролью двойного агента и, «может, благодаря знанию арабского получить хорошее место в нефтяной компании»[339]. Адвокат Блейка Джереми Хатчинсон даже скажет в своей речи, что его клиент, проведя часть 1950-х годов в Британии, разуверился в коммунизме: «Он начинает понимать, приходить в норму, видеть местную жизнь как она есть, начинает осознавать, сколь во многом он заблуждался»[340]. Это возможно, хотя в своей московской ссылке — под надзором КГБ — Блейк никогда ничего подобного не говорил.

Весной 1961 года он уже учился в небольшой школе арабского языка «МЕКАС», располагавшейся в здании бывшей шелковой фабрики в Шемлане, горном поселении неподалеку от Бейрута («Крупнейший шпионский центр Ближнего Востока», — ворчливо писала ливанская газета «Хавадит» в феврале 1961 года, озвучивая широко распространенные подозрения местных жителей, для которых на тот момент, казалось, не было никаких оснований[341]).

Это было идиллическое место и время. «Ливан в 1960-х был другим миром, — вспоминал Дэвид Гладстоун, британский дипломат-стажер, посещавший курс вместе с Блейком. — Там была полноценная светская жизнь, обеспеченные люди устраивали вечеринки, казино в конце улицы. Но особенно мне нравилось, что можно было колесить по Ближнему Востоку на моем быстром автомобиле»[342]. Там были и горные лыжи, и «морские купания» в Бейруте, и теннис, и сквош. Будущим ученикам сообщали: «Любителям стоит захватить с собой ракетки и т. д.»[343]

Некоторые арабисты презрительно фыркали, что в «МЕКАС» «преподавали вариант арабского, который понимали лишь его выпускники»[344]. Тем не менее влияние этой школы сохранится даже после ее закрытия в 1978 году. «В середине 1990-х годов постоянный заместитель министра, директор по политике и начальник канцелярии Форин-офиса, а также глава МИ-6 и генеральный директор Британского совета — все были выпускниками „МЕКАСа“», — пишет Джульет Деспла из Национальных архивов Объединенного королевства[345].

Блейк был звездой своего курса. Похоже, его раннее знакомство с арабским в Каире не прошло даром[346]. Его увлекало «прекрасное, логичное, едва ли не математическое устройство» этого языка[347]. Вне учебы жизнь, казалось, тоже шла своим чередом. Счастливый брак, двое маленьких сыновей и третий на подходе. С первого взгляда казалось, что Блейк вне подозрений. Как позднее отмечал британский историк Хью Томас: «Блейк вел безупречно скучную жизнь, у него не было друзей-кутил, которые могли потянуть его за собой на дно, он казался (даже собственной жене) обычным семьянином, и пороков, кроме предательства, за ним не водилось»[348]. Тем не менее в Европе СИС уже вышла на его