Осьминог - Анаит Суреновна Григорян

– А вы интересуетесь синто[127] или просто гуляете? – Неожиданно сменил тему старик.

– Гуляю и интересуюсь, – улыбнулся Александр. – У вас на острове очень красивый храм, я уже бывал здесь на днях.

– А… – Старик пожевал губами, потом кивнул в сторону святилища: – По мне, так дурное место, здесь несколько лет назад утонула девочка, там, чуть подальше, на побережье… говорят, поскользнулась на камнях. Славная была такая девочка, веселая. Я ее хорошо помню, хоть и случилось это давно.

– Игараси-сан, опять вы за свое… – Снова возразила женщина. – Зачем вы оскорбляете ками-сама прямо у ворот их дома?

– Да ну! – Он махнул рукой. – О чем они только думали, твои ками-сама, если прямо у них из-под носа бог смерти забрал невинного ребенка! Или они слепые, или им нет до нас никакого дела, а мы как дураки приносим им подношения. Извините, это я так, ворчу по-стариковски…

– Все в порядке, я слышал эту историю. Очень печально, что так произошло.

– Да уж, нечего сказать, печально. – Старик, явно смущенный своей разговорчивостью, насупился. – Всего вам доброго, надеюсь, вам тут у нас понравится.

– И вам всего доброго. – Александр поклонился. – Спасибо вам большое.

Попрощавшись, он обернулся к святилищу: из-за набежавшего на солнце облака сосновая аллея за серыми ториями казалась погруженной в сумерки. Он снова ощутил прилив слабости во всем теле, сделал несколько шагов и оперся ладонью о тории. Камень под пальцами был прохладный и шершавый на ощупь, весь в крошечных поблескивающих вкраплениях и темных зернышках. Кое-где в трещинах зеленел мох. На левом столбе был вырезан иероглиф 奉, «татэмацуру» – «поклоняться», на правом – 納, «осамэру» – «приносить в дар», вместе они читались как «хо: но:» – «подношение». Постояв так некоторое время, Александр сделал глубокий вдох, оторвал руку от камня и прошел через тории. Ему показалось, что даже звуки здесь были какими-то более приглушенными, хотя на улице было просто тихо, разве что ветви деревьев издавали привычный влажный шелест, сливавшийся с шорохом волн. Омыв руки в тэмидзуя, он, поколебавшись, отпил из бамбукового ковша немного ледяной воды и побрел по тропинке, усыпанной длинными сосновыми иголками: видимо, ночью ветер был довольно сильным. К статуе Хатимана кто-то принес свежие цветы: желтые, фиолетовые и белые хризантемы.

Кисё он нашел не сразу: он ожидал, что официант будет, как в прошлый раз, молиться перед святилищем, но тот вместо этого сидел на нижней деревянной ступеньке возле фигурки комаину с разбитой мордочкой и рассматривал что-то на земле. Подойдя ближе, Александр увидел у его ног большую кошку, которая ела из блюдечка – судя по всему, фарш, смешанный с творогом или тофу. Из-за того что у кошки отсутствовала часть зубов, она то и дело роняла кусочки фарша, недовольно ворчала и подбирала их с земли. Шерсть ее, когда-то белая и шелковистая, была серой из-за пыли и свалявшейся, как у старой плюшевой игрушки, поперек хвоста и спины шли несколько широких темных полос, и на мордочке тоже было темное пятно. Когда кошка в очередной раз выронила еду, Кисё наклонился и осторожно почесал ее за ухом, потом провел ладонью по ее спине, и кошка подняла голову: из-за темного пятна не сразу было понятно, что вместо глаз у нее – два запавших в глазницы черных шрама.

– Здравствуйте, Арэкусандору-сан. Пришли помолиться? – Кисё только слегка повернулся в его сторону.

– Здравствуйте, Кисё. Нет, я просто гулял.

– Ах, да, я совсем забыл, вы ведь не верите в ками-сама.

Александр промолчал, не зная, что на это ответить.

– Это Му, – Кисё кивнул на кошку. – Я вам про нее рассказывал.

– Му?

– Пишется катаканой, просто Му[128].

– Понятно.

Александр подошел, присел рядом с кошкой на корточки и протянул руку, чтобы ее погладить. Му глухо заворчала, а когда он дотронулся до ее шерсти, повернула к Александру слепую мордочку и зашипела.

– Осторожнее, она злая, – предупредил Кисё. – Может и укусить, правда, зубов у нее почти не осталось.

– Но вам она дается гладить.

– Я в последнее время каждый день приношу ей еду. – Он еще раз погладил кошку по голове, она вздрогнула шкурой и издала отрывистый звук, что-то среднее между фырканьем и мурлыканьем. – С некоторыми не сразу получается найти общий язык.

Александр сел рядом с Кисё на ступеньку.

– Думаю забрать ее к себе, – сказал Кисё.

Кошка подавилась куском фарша и кашлянула.

– Зачем она вам? – Удивился Александр.

– Я понимаю, – засмеялся Кисё. – Вы смотрите на Му и видите просто старую облезлую кошку, растерявшую все зубы, да к тому же еще слепую, глухую и с дурным характером…

– Сейчас вы мне скажете, что в молодости она была прекрасной женщиной с несчастливой судьбой, которая неудачно вышла замуж и превратилась из-за этого в бакэ-нэко[129], – перебил Александр.

Кошка, как будто поняв, что говорят о ней, раздраженно пошевелила хвостом.

– Это была бы хорошая история, Арэкусандору-сан, – возразил Кисё. – Но Му – самая обыкновенная кошка, которую взяли в святилище еще котенком, чтобы она ловила мышей и кротов. Я слышал, как-то раз она поймала огромную крысу, сжиравшую приношения ками и пакостившую в святилище. Однажды эта крыса даже прогрызла барабан, который используют на Тако-мацури, спряталась внутри и наутро перепугала служку.

Му, доев свой обед и некоторое время поумывавшись, забралась к Кисё на колени и свернулась калачиком.

– Но теперь, если вдруг случится наводнение, Му вряд ли переживет его, даже если снова спрячется в ящик для пожертвований. Она уже слишком старая для этого.

Александр посмотрел на кошку: ее мохнатый бок мерно поднимался и опускался, мордочка свешивалась вниз, немного не доставая до ступеньки. Время от времени она дергала ухом и пошевеливала усами, как будто ей снился тревожный сон.

– Зря вы меня не слушаете, Арэкусандору-сан. Вам не следовало вчера провожать Ясуду-сан до дома.

– Все равно ничего не получилось, – Александр пожал плечами.

– Не получилось?

– Она рассердилась на меня и убежала.

– А… понятно. – Кисё казался непривычно серьезным. – Все равно, если Акио узнает, от этого будет только хуже.

– Я думал, вы скажете, что у него удар поставлен не хуже моего.

– Ну и это тоже.

Кисё задумчиво погладил лежавшую у него на коленях кошку. Синяки на его лице уже практически исчезли, и, если не присматриваться, можно было их совсем не заметить.

– Странный вы, Кисё. Рассказываете всякие небылицы, говорите загадками. Что вам до этой девушки?

– Может быть, она мне тоже нравится, как и вам. – Кисё наконец улыбнулся. – И мне бы хотелось, чтобы она была счастлива. Разве это странно?

– Не знаю, – Александр пожал плечами. – Наверное, нет.

– Как-то раз мой двоюродный брат в Киото познакомился с девушкой, которая была его намного моложе, почти что в дочери ему годилась…

– Это тот, который лис?

– Ну да, тот самый. Он ее сильно полюбил – лисы вообще влюбчивые, а мой брат в особенности: сколько его помню, он всегда любил женщин, с самого детства, и всегда ему с ними не везло, хотя женским вниманием он обделен никогда не был – сами посудите, какая женщина устоит перед лисом? Так вот, он много тратил на эту девушку и ухаживал за ней, намереваясь сделать ее своей женой, но однажды заметил, что из его коллекции стали пропадать галстуки. Сначала это происходило не часто, но затем – едва ли не каждый день, когда он приводил возлюбленную к себе в гости.

– Она воровала у него галстуки? Как странно…

– Не для себя, конечно! – Кисё засмеялся. – Мой брат стал потихоньку следить за ней и спрашивать знакомых и выяснил, что она дарит его галстуки одному молодому человеку. Тогда он отправился в «Такашимая»[130], купил там