На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями - Михаэль Штайдль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это не значит, что смерть в таких случаях оставляет меня равнодушным. Если я сопровождаю пожилого человека, рядом с которым нет родственников в последние часы или даже минуты жизни, и в конце концов оказываюсь рядом с его безжизненным телом, несмотря на повторяемость подобных событий, это всегда своеобразная ситуация, которой присуща странная близость. В то же время я совершенно чужд этому человеку: знаю только его возраст, имя и, возможно, фактический адрес. Я ничего не знаю о том, каким он был, ничего не знаю о его отношениях, переживаниях и опыте, накопленном за 85–90 и более лет жизни. И поэтому я не могу ничего пропустить через себя. Жизнь угасает и улетучивается сквозь приоткрытое окно.
Конечно, можно задать вопрос, правильно ли всегда доставлять людей старческого возраста из дома престарелых в отделение неотложной помощи, когда их состояние становится критическим. Не было бы для них лучше умирать в знакомом месте в окружении людей, которых они хорошо или хоть немного знают?
Нужно ли мучить человека в попытке его реанимировать, если после этого он при удачном стечении обстоятельств сможет прожить еще всего лишь несколько часов или дней, но, скорее всего, уже без сознания, со шрамами и рубцами на теле, которые останутся после «оживления»? Вы хотели бы, когда этот момент настанет, прощаться с жизнью в стерильном процедурном кабинете в отделении неотложки, лежа на неудобной больничной койке в окружении взволнованных медсестер и врачей, под скрип шагов то и дело входящих и выходящих пациентов?
Для лечащих врачей такие ситуации — весьма деликатные с этической и юридической точки зрения.
Отказ от жизнеобеспечения при отсутствии достаточных оснований может быть расценен как халатность или даже убийство, за которое врач понесет ответственность. На практике часто применяется принцип «in dubio pro vita»: в случае сомнений действуй в пользу жизни.
С другой стороны, суд может посчитать помощь нанесением вреда здоровью, если, например, были предприняты реанимационные меры против явно выраженной воли пациента. Право на выбор — это высшая ценность, и даже при отсутствии четкого, однозначного распоряжения пациента медики обязаны определять предполагаемую волю пострадавшего. Такие дискуссионные ситуации, в которых важную роль играют родственники, происходят в реанимации очень часто. Основополагающее, но с юридической точки зрения недостаточно выраженное распоряжение пациента может также послужить отправной точкой принятия решения реаниматологами, как и искренние предположения лиц из окружения пациента.
Поэтому любой письменный документ лучше, чем его отсутствие. И любой такой болезненный и неприятный разговор, проведенный в семье на эту тему, может иметь огромное значение. Для самого пациента, его родственников и, не в последнюю очередь, для врачей, которые должны принимать меры, и для медсестер, которые хотели бы создать человеку такие условия в конце жизни, каких ему бы хотелось.
Не стоит заблуждаться: личную позицию в отношении поддерживающей терапии необходимо прояснять не только когда речь идет о пожилых или смертельно больных пациентах. Несчастный случай или быстро прогрессирующая болезнь могут в один момент толкнуть любого совершенно здорового молодого человека на порог смерти, не спросив его воли. Мы также постоянно сталкиваемся с этим в центральном отделении неотложной помощи и, безусловно, правильно реагировать в таких случаях — это один из самых серьезных вызовов нашей профессии.
Несчастный случай на магистральной дороге, ведущей в наш город. Спортивный автомобиль врезался во встречный микроавтобус. На заднем сидении был 15-летний парень, которого привезли к нам. В тот день у меня была ночная смена.
О прибытии пациента с множественными травмами было объявлено заранее, так что с нашей стороны все идет по плану: команда реаниматологов уже на месте, когда прибывает машина. Врачи неотложной помощи и санитары описывают состояние пациента после аварии и принятые меры, помогают переместить его в реанимацию. Напряжение висит в воздухе во всем отделении. Уже через несколько минут после поступления мальчика становится ясно, что его шансы очень плохи, особенно из-за огромных кровопотерь.
В таких случаях приоритеты ясны: когда в отделении неотложки занята реанимация, все остальное отходит на второй план. В приемном зале на экране мигает надпись с просьбой с пониманием отнестись к возможным задержкам. Тем не менее, кто-то из среднего персонала приемного отделения должен держать все под контролем и как можно скорее позаботиться о других пациентах.
Даже если врача сейчас нет, можно вывести людей из приемного зала, зарегистрировать основные показатели, принять первые меры и как можно лучше подготовить их к предстоящему обследованию.
Сегодня это моя задача. Поэтому, в то время как совсем рядом со мной продолжается борьба за жизнь мальчика, я приветствую мужчину средних лет, который обратился в неотложную помощь из-за слабых болей в животе. То, что обычно является для меня само собой разумеющимся, а именно уделить безраздельное внимание тому, за кого в данным момент отвечаю, сейчас дается мне с трудом. Я должен совладать с собой, чтобы не казаться нетерпеливым и нервным, пока провожаю пациента в процедурный кабинет, а он отвечает на обычные вопросы: не ел ли в последние два часа и не принимал ли ничего необычного. Нет, кроме болей в животе, у него нет других жалоб. Да, он может нормально ходить в туалет, но сейчас нет позывов. Об этом я обычно спрашиваю перед установкой электродов для ЭКГ или катетера. Причина чисто практическая: я просто не хочу через какое-то время проделывать все заново, если пациент все-таки отлучится.
Я ввожу первичные значения в компьютер в кабинете: давление, сердечный ритм, температура. Затем начинаю устанавливать электроды на верхнюю часть груди и конечности пациента. Я знаю, что терапевт обязательно запросит ЭКГ, чтобы исключить проблемы с сердцем. Я объясняю пациенту, что, к сожалению, доктору может понадобиться время, так как в реанимации сейчас лечат тяжелобольного.
Мужчина молчит. Он
