Там, где мы служили... - Олег Верещагин

— Жозеф? — тут же окликнула Елена, поднимаясь на ноги. Все оторвались от писем. — Что случилось? — она поднялась на ноги.

Жозеф лежал неподвижно. Его спина под курткой дрожала, он с усилием стискивал голову, словно боялся, что она взорвётся изнутри — и руки тряслись тоже. Елена, присев на корточки рядом с кроватью, начала гладить его по спине. Совсем не смешно.

— Я так и знал, — сказал Эрих и длинно, аж с каким-то треском, выругался по-немецки. — Я же говорил тебе, что она тварь! Недостерилизованная тварь!

— Не смей! — вдруг заорал Жозеф, вскакивая и опрокидывая Елену на пятую точку. — Не смей! Что ты понимаешь, германский чурбан!

— Тихо, тихо, тихо, — Эрих поднял руки. Жозеф сразу рухнул, словно ему перерубили ноги. Тихо застонал и сказал:

— Прости, Элен… Там, на столе — возьмите… можно… прочитайте…

Джек, переглянувшись с остальными, пожал плечами и, взяв письмо, расправил его. довольно бегло начал переводить:

— Жозеф, ты меня не знаешь, я — капрал Луи Мэнно из роты тактической разведки имперской армии. Хочу тебе сообщить, что Карин Вальдо тебя обманывала. Но ты не подумай чего плохого. Обманывала в том смысле, что не писала о своей службе, а она служила у нас. Поэтому и редко и мало писала. Прости её, Жозеф, понимаешь? Она была хорошим солдатом и никогда ни с кем не позволяла себе, потому что помнила про тебя. Нам тяжело это писать, но Карин больше нет. Мы базировались на устье Параны в Южно-Аргентинских Конфедеративных Штатах. Действовали с местными. 29 ноября мы атаковали базу бандосов, добивали отряды Империи Картелей. На обратном пути после успешной операции напоролись на засаду. Карин была убита. Тела погибших мы вывезли. Карин похоронена на военном кладбище… тут адрес… и ещё — N29, XXVII сектор… Прости нас, что мы живы, а она мертва. Капрал армии Его Величества Луи Мэнно — от всех бойцов роты. — Джек аккуратно и молча сложил письмо, разгладил его, молча положил на стол.

— Зачем… зачем… потерянно твердил Жозеф, — зачем, зачем она это сделала?!

— Что? — неожиданно резко спросила Елена — она стояла около стола. — Что сделала? Пошла воевать? Затем же, зачем мы все. Что непонятно?

Кажется, валлон не вполне понял, что ему сказали. Расширенными глазами он посмотрел на русскую и отвернулся. Джек с неловкой улыбкой произнёс:

— Если бы сейчас с нами был Эндрю — он бы спел. А если бы Дик — он бы сказал что-нибудь умное…

— Их не будет больше, — прервал его Эрих, — и хватит.

Жозеф опрокинулся на спину, перевернулся на бок, накрыл голову подушкой.

— Воевать должны мы, — неожиданно жёстко сказал Ник, — мы, а не девушки. Это позор для нас. Для мужчин.

— Что, не признаёте за нами общих прав?! — агрессивно спросила Елена.

— В чём — в смерти?! — повернулся к ней Ник. — В том, чтобы вам отрывало ноги, выпускало кишки, калечило и убивало вместе с парнями?!

— Это война…

— Идиотка, есть закон природы! Записанный в наших законах тоже — и у нас, и у русских! Что такое женщина — и что такое мужчина! Кто продлит наш род, если вас всех перебьют на этих войнах?! Кто родит детей, ради которых мы переживаем всё это?! Рожать детей — стрелять из автомата не велика наука, любой дурак научится! А кто будет вместо нас?! Кто будет?!

— Моего парня убили на этой войне! У меня не будет от него детей! — выкрикнула Елена, и Джек вздрогнул, а Ник осекся и удивлённо моргнул — он этого не знал. — И что мне после этого — сидеть дома?!

— Он прав, — сказал Джек. — Девушки не должны воевать, не должны убивать и погибать… Не Безвременье. Кончился тот ужас.

— Ты говоришь так, потому что погибла Стелла! — яростно огрызнулась Елена. Джек побелел не хуже Жозефа. Но говорил спокойно:

— Я говорю так, потому что она была бы жива, если бы не воевала. Для смерти хватит парней.

Жозеф тем временем поднялся. Глаза у него были тоскливые и блестящие нехорошим блеском.

— Пойду, — тихо сказал он, — прогуляюсь.

— Ага, я с тобой, — Эрих тут же поднялся, подхватил куртку. Жозеф посмотрел на него и слабо улыбнулся:

— Не бойся, я не стреляться. Честно слово. Мне просто тошно. Дождик побрызгает — может, легче станет.

Он вышел, не натянув капюшона. Эрих посмотрел на Елену:

— Что, пойти за ним? По-тихому?

— Оставь, — махнула та рукой. — Садимся есть, а Жозефу оставьте его порцию…

… - А всё-таки жаль, что больше нет Эндрю, — сказал Ник, подчищая тарелку хлебом.

— Ты что, голодаешь? — спросил Эрих, листавший дайджест.

— А? Не, просто яичница вкусная… Говорю — жаль, что нет Эндрю. Он был спел…

— Да, — вздохнул Джек. Взял со стены, дотянувшись, гитару русского. — Вот сейчас жалею, что не умею. Вечный инструмент…

— Архаика, — важно сказал Дэниэль. — Скоро опять электрогитары будут делать. Когда с энергией станет получше…

— Во что ты тут её включишь… — усмехнулся Эрих. А Майкл неожиданно сказал:

— Это всё равно что на отбойном молотке играть.

Все засмеялись, но Дэниэль заспорил:

— Это потому, что война и вообще. А это всё временно. Разве нет? Ну кто станет слушать обычную гитару, если можно создать аппарат для музыки за тысячи фунтов?!

— Вот-вот, — кивнул Джек, — и за этими фунтами будет начисто не слышно и не видно, о чём человек поёт.

— А тебе, наверное, больше всего нравится барабан? — не без ехидства уточнил Дэниэль.

— По крайней мере — он никогда не фальшивит, — спокойно ответил англичанин.

На этот раз засмеялся и сам Дэниэль:

— Сдаюсь!

Джек продолжал постукивать по гитаре. Эрих неожиданно спросил:

— Кайса, а чего ты всё время молчишь?

Финнка посмотрела вокруг немного растерянно, потом ответила по-русски, приятно растягивая слова:

— Я-а нье о-оччень хор-рошо-о коворю руски и и англиски.

— Эрих, — сказала Елена, — я Эльзе-то напишу.

— Что напишешь? — встревожился немец.

— Что ты с девушками заигрываешь.

— Да ну тебя… — немец потянулся, ляскнул зубами. — Скучно всё-таки. Я читал сейчас — везде опять наступают. Когда же у нас-то фронт двинется? Пора уже и заканчивать тут.

— Да чего его двигать? — спросил Ник. — Выброситься прямо на Диффу, тамошних главбандосов повесить за причинные места, флаг поднять — и закрыть фронт. А потом поедем… ну… вон, в Азию помогать. Или в Южную Америку.

— Стратег, — не без иронии заметил Джек.

— Капрал, — негромко попросил Майкл, — дай мне гитару.

Джек нахмурился. Помедлил:

— А что, умеешь?

— Ну… — Майкл пожал плечами.

— Держи, — Джек передал гитару. — Только учти — на ней играл не просто гитарист. А такой парень…

— Во, — Эрих поднял большой палец и навалился на стол грудью, с интересом следя за Майклом.

А тот поставил левую ногу на патронный ящик, поелозил сапогом, удобней устроил гитару. Склонив голову, подобрал что-то на струнах, перетянул две, снова подобрал, довольно кивнул. и, глядя куда-то в пространство между Джеком и Дэниэлем, негромко запел:

— Автомат и гитара на далёкой войне,Кто-то скажет: «Не пара — там романтики нет.»Я не спорю — поверьте! — но хотел бы спросить:Вам когда-нибудь в рейды доводилось ходить?Вы считали недели, до поездки домой?Вы когда-нибудь ели сухпаёк фронтовой?Не в туристских походах, не в лесу у костра —Там беднее природа. Беспощадней — ветра…

В блиндаже стояла тишина. Майкл пел немного хуже Андрея, и в его игре прорывались нотки английского стиля, к которым слушатели не привыкли… но в голосе и в манере играть было что-то искреннее. Подкупающее. А главное — он нашёл нужную, единственно нужную сейчас песню…

— Там пылают пожары, и в жестоком бою,Громче всякой гитары автоматы поют.Вам знакома усталость после трудного дня?Если это случалось — вы поймёте меня.

Эрих вздохнул и осекся на полувздохе. Такую песню они не слышали — но то, о чём пелось, было хорошо знакомо всем…

— Да романтики нету — есть работа и кровь,Кто-то верил в победу, кто-то верил в любовь.Кто-то знал, что вернётся, но упал под огнём…И струной отзовётся наша память о нем.

Джек приподнял верхнюю губу. Глаза потемнели. Он, не отрываясь, смотрел на Майкла.

— Не изучены свойства наших душ на войне.Кто-то бредил геройством, а мы пели про свет,Про края, где родились, да про шелест берёз,И совсем не стыдились с пылью смешанных слез.Боевые гитары, я вам песню пою!Да, гитара не пара автомату в бою…Но, поправ все законы, в этом мире скупом,Вы горели в колоннах — заодно с игроком.Вас дырявили пули и осколки секли,Грифы тонкие гнули, да сломать не смогли!В этом верном союзе вы в руках у солдат,Доказали, что музы на войне не молчат.

Виктор покосился на дверь — от неё потянуло сыростью. На пороге тихо стоял Жозеф, облокотившийся плечом на косяк — он слушал, и глаза валлона смотрели удивлённо…