Вокруг света: в поисках совершенной еды - Энтони Бурден

— Надо бы включить косулю в наше рождественское меню, — размышлял я вслух. — Представляете себе: детишки будут плакать, вообразив, что едят Рудольфа или Блитзена [28] …

— Вероятно, у вас нет детей, — заметил Замир.

Мы зашли перекусить в пирожковую. Симпатичные женщины в белых шапочках и аккуратных красно-белых платьях с глубоким вырезом подавали нам пирожки с мясной, рыбной, капустной начинкой. Кстати, выбросьте из головы, что русские женщины — это такие ширококостные бабушки с лицами как печеная картошка. Вовсе нет. Нигде я не видел столько высоких, красивых, хорошо одетых женщин. Что они милы и приятны в обращении — об этом я уже не говорю, но они еще и необыкновенно привлекательны физически. Вот и в блинной «У тещи на блинах» за чистейшим прилавком девушка с пышной грудью заворачивала в блины разные сладкие и острые начинки.

На Крестовском острове в двухэтажном доме у замерзшего пруда мы попробовали уху — рыбный суп из форели. Повара в одежде, напоминавшей военный камуфляж, работали чуть ли не на улице — под навесом, продуваемым холодным ветром, отправляли рыбу в коптильни, топившиеся дровами. Еще мы пили текилу в подвальчике, полном русской молодежи, там играли английские версии скандинавской музыки, кантри и популярные блюзы. Я купил себе обязательную меховую шапку и отправился на подледный лов на Неву. Рыбачил я с двумя заводскими рабочими. Эти люди приходили сюда несколько раз в неделю — отдохнуть от семей. Увидев их улов — рыбок-мальков, которых они, по собственному признанию, скармливали своим кошкам, — я понял, что ребята ходят сюда вовсе не затем, что­бы ловить рыбу. Когда один из них в восемь утра достал из коробки с завтраком фляжку с водкой и предложил мне отхлебнуть, у меня сложилась целостная картина.

— Замир, — сказал я, — вы окунали меня в ледяную воду, кормили олениной, травили водкой. Давайте наконец сходим куда-нибудь в приличное место и поедим чего-нибудь дорогостоящего. Какого-нибудь «птичьего молока». Приоденемся и напоследок закатимся куда-нибудь.

В тот вечер мы потащились сквозь снегопад и пронизывающий ветер на Васильевский остров (Санкт-Петербург расположен на 120 островах). Было темно и очень холодно.

Мы с Замиром вошли в ресторан «Русский». Это было похожее на пещеру, но уютное, не лишенное некоторого деревенского шарма заведение с широкими деревянными половицами, обычным интерьером из пластика, высоченными потолками и огромной беленой печью в обеденном зале. В гардеробе сидел расслабленный бритоголовый, и костюм у него подмышкой странно топорщился. Нас приветствовал радушный хозяин, который помог нам разоблачиться, а затем предложил нашему вниманию два стеклянных графина с прозрачной жидкостью и еще один графин — с мутно-зеленой.

— Домашняя настойка на хрене и семенах горчицы, — пояснил мой спутник. А зеленоватая жидкость оказалась «огуречным соком», вернее, рассолом. Идея была такая — после пряной, обжигающей горло водки немедленно выпить стакан рассола. Довольно противно, не правда ли? И употребление каждого элемента в отдельности могло бы повлечь за собой неприятности. Но в правильном порядке: после обжигающего спирта охлаждающий и смягчающий рассол — это было восхитительно. Похоже на баню и прорубь — сначала нестерпимый жар, потом — жуткий холод. Все вместе дает хороший эффект.

Мы сели и в быстром темпе (так в боксе противники обмениваются молниеносными ударами) несколько раз выпили, закусив хлебом. Наша официантка, очень напористая особа, время от времени подносила нам еще выпивки.

— Не волнуйтесь, — сказала она, — я сильная. Если напьетесь, смогу донести вас до дома.

Она была довольно миниатюрная, но почему-то я ей поверил.

Вообще-то я страстно ненавижу бары с салатами. И буфетов не люблю (разве только я нахожусь по другую сторону стойки; буфеты — это как шальные деньги для шеф-повара, который вообще-то обязан учитывать все расходы). Я вижу, как умирает еда, выставленная в свободном доступе, открытая всем превратностям окружающей среды. Мне сразу представляется такая большая чашка петри, в которую каждый проходящий может чихнуть, плюнуть, залезть грязными руками. Эта еда вынуждена выживать при неблагоприятной температуре, ее перекладывают руки случайных людей, она беззащитна перед самыми дикими фантазиями посетителей. Уж эти мне нью-йоркские закусочные при гастрономах! Эти гигантские заведения с большим выбором салатов! Туда ходят на ланч заботящиеся о своем здоровье клерки. Да они съедают за один раз больше бактерий, чем тот парень, который на улице купил себе гамбургер с неизвестно чьим мясом! Я сам обычно говорю, устраивая буфет в каком-нибудь клубе: «Побольше бесплатных салатов и хлеба — чтобы не так налегали на креветки».

В «Русском» тем не менее был вполне приличный буфет. Может, это потому, что ресторан был пуст, и салаты выглядели свежими, не захватанными. На длинном белом столе были расставлены тарелки со всякими вкусностями: паштетом, гречневой кашей (с луком и грибами), маринованной свеклой, копченой рыбой, сельдью слабой соли, картофельным салатом, картофельными латкес (оладьи из тертой сырой картошки) и тоненькими, как бумага, ломтиками сала. Это был прекрасный аккомпанемент к старту марафона в потреблении водки, который вот-вот должен был начаться. Бутылка «Русского стандарта» уже стояла на нашем столе, когда мы с Замиром вернулись из буфета. Нашей официантке, строгой, как классная дама, вероятно, уже мерещилось, как нас несут домой на носилках.

На столе появились две огромные тарелки с серовато-черной осетровой зернистой икрой, традиционно сопровождаемой дольками лимона, кружочками яиц, сваренных вкрутую, нарезанным колечками репчатым луком и теплой горкой пышных гречишных блинов Я приналег на блины, уже не путаясь в приправах. Блины были восхитительны. Икринки лопались во рту.

— Она говорит, что есть проблемы, — сказал Замир. Официантка со скорбным лицом стояла у него за спиной. — Она говорит, что мы мало пьем водки. Она беспокоится.

Я посмотрел на официантку, тщетно пытаясь обнаружить у нее на лице хотя бы тень улыбки. Неужели она не шутит? Я не понял.

Попробуйте представить себе нечто подобное в американском ресторане или баре. К вам подходит официант и говорит, что ему кажется, будто вы мало пьете, что, по его мнению, вам нужно еще алкоголя, и притом потреблять его вам следует в более быстром темпе. Наши автострады превратились бы в смертельное дерби машин с пьяными водителями: бесчувственными яппи, утратившими над собой контроль секретаршами, юнцами, накачанными коктейлями «Шпритцер» и «Ву-Ву». В России такая ситуация, похоже, считается нормальной. Я слышал, что из пяти умерших здесь у троих уровень алкоголя в крови превышает тот, за который штрафуют как за «вождение в нетрезвом состоянии». Это не значит, что они умирают от алкоголя — просто они умирают пьяными. Сотни, если не тысячи, гибнут каждый год от последствий употребления всякой дряни, например жидкости для чистки ванны, проданной под видом водки. Она, правда, больше похожа на растворитель. Содрогаюсь от мысли о том, ка­кой штраф в России могут взять за вождение в нетрезвом виде. Думаю, целых пятьдесят рублей.

После того как мы употребили унции четыре икры и выпили полбутылки водки, подали горячее — жареную стерлядь. Нас с Замиром, конечно, немного развезло, стадию «Хороший ты мужик!» мы уже проехали и теперь обменивались довольно бессвязными тостами, но пока держались, и наша официантка снова подошла, чтобы предупредить, что если мы не станем пить больше, значит, мы не уважаем свои страны и свои народы.

Когда мы наконец вывалились на улицу, шел сильный снег, дул пронизывающий ветер с реки, а в наших переполненных желудках уютно булькал «Русский стандарт». Мы с Замиром обменивались громкими заверениями во взаимной дружбе и преданности, а ледяной ветер трепал полы наших пальто.

— Мы не сняли, как вы входили, — сказал Крис, продюсер, закутанный во что-то из гортекса и в своей вязаной шапочке похожий на гнома. — Нам обязательно нужно снять, как вы входите в ресторан. Чтобы было ясно, где вы, почему вы здесь и что вы здесь рассчитываете попробовать.

Этот пробел нам предстояло восполнить. Отснять, как мы с Замиром, еще трезвые, предвкушающие хорошее угощение, приближаемся к ресторану, открываем дверь и входим. Это необходимо, как один за другим объясняли мне расстроенные телевизионщики, для целостности зрительского восприятия:

— Нам не нужно, чтобы зритель запутался и подумал, что смотрит Рождественское луау [29] в ресторане Эмерила Лагассе.

Это значило, что Игорь и Крис будут снимать, а мы с Замиром должны притворяться, что только что плотно не пообедали и что полоумная официантка не вынудила нас выпить по пятнадцать стопок водки.