Кто ищет, тот всегда найдёт - Макар Троичанин

— Да, в общем, не против.

— Вот, — подытожил сердобольный Борис Григорьевич, — и никто не против. Контору новую надо, в этой уже не помещаемся, даже Красного Уголка нет. Женишься, ещё одна камеральщица добавится.

Я был несказанно польщён тем, что для моей будущей жены построят новую камералку.

— Склад надо расширять — растём, конюшню необходимо новую, а то перед лошадьми стыдно, — пошутил хозяйственный руководитель камеральной группы, а я сейчас, на больничной койке, порадовался за Росинанта. — На участках тоже немало дел, — продолжал обоснование основного геофизического метода ответственный проектант. — О переправах и мостах мы уже говорили. Прибавь сюда пищеблоки, зимовья, склады с защитой от… — Знаешь, кто самый страшный зверь в тайге?

— Тигр, — не сомневаясь, ответил я.

— Правильно, — подтвердил Борис Григорьевич, — мышь. Эти маленькие серые тигры едят всё, даже банки с тушёнкой разгрызают, а если не смогут, то бесследно утаскивают, так что многое приходится списывать, — он покачал укоризненно головой, осуждая мышиный аппетит, и продолжил дальше по теме: — Нужны каркасы для палаток, палаточный красный уголок, крытые загоны для лошадей, бани, уборные на два очка…

— Можно и на одно, — предложил я сэкономить.

— А если двоих припрёт? — возразил предусмотрительный старший инженер.

И я окончательно сник, оглушённый объёмом крайне необходимого строительства, особенно на участках, чего на своём в этом году почему-то не заметил, в том числе и двухочкового удобства.

— Ладно, — остановился Трапер, — Шпацерман потом посмотрит и добавит недостающее. А мы подумаем о необходимой детальности работ, о рациональной сети наблюдений. Что можешь сказать по этому поводу?

Честно говоря, мне, оглядываясь назад, ничего не хотелось говорить. Но не мог же я, инженер в должности старшего техника, расписаться в собственном профессиональном бессилии?

— Оптимальные детальность и сеть наблюдений определяются предполагаемыми размерами искомых объектов в плане, а в целом — геологическим заданием.

— Примитив, — нелицеприятно оценил мои теоретические знания и по этой части практический проектант. — Кто знает эти размеры? Предположишь не те и пропустишь. Поэтому лучше подстраховаться и не экономить на детальности, насыщая площадь исследований максимумом точек наблюдений. Логично?

Ещё бы, я сразу догадался, что чем гуще, тем вернее.

— Надо вкладывать в проектный объём побольше детализации и дополнительных измерений, вдоль и поперёк, и не бояться переборщить — платят-то за каждую измеренную точку, чем больше точек, тем больше платят, за всё надо платить…

Он выпучил мертвячьи глаза, наклонился надо мной, затряс клещатыми лапами за плечо и заверещал сдавленным голосом:

— Делай наблюдения чаще, делай точку дороже…

Я как-то скованно вырывался, пытаясь закричать, но из горла рвался вялый хрип. В ужасе открыл глаза и увидел близко над собой лицо… но не Трапера, а Жукова.

— Ну, ты и дрыхнешь, кавалерист! — густые чёрные брови совсем сошлись на переносице, а живые глаза внимательно вглядывались, определяя мой тонус. — Как ничего?

А я, вдавливаясь в плоскую кровать, тоже пытался угадать, зачем он меня разбудил.

— Хвост пистолетом! — побахвалился от неуверенности… и зря.

— Молоток, наездник, значит, будем оперировать?

Мне совсем этого не хотелось, я-то надеялся, что останусь целым и невредимым, поваляюсь с недельку и выпихнусь на волю.

— Я не умею, — лепечу, оттягивая предрешённый ответ.

Хирург, смахивающий внешностью на мясника или палача, коротко хохотнул, довольный оптимизмом жертвы, и успокоил:

— Я тебе помогу, не возражаешь?

Я ещё раз прикинул возможные варианты, но не нашёл ни одного против.

— А вы умеете? — тяну резину. А вдруг он, как и я в геофизике — начинающий и вляпается, как и я на скале, только колено-то не своё расквасит. Ладно, колено, а что, если ногу нечаянно отчекрыжит? Вон, какой бугаина! Не рассчитает силёнок, чуток надавит на нож, и секир ноге! Руки-то, небось, после вчерашней пьянки дрожат. Доказывай потом, что он не прав. Не докажешь — свидетелей-то не будет. А зря! Я бы на каждую операцию назначал суд присяжных. Пусть бы наблюдали: там ли режут, то ли зашивают. Нашим докторам, конечно, можно доверять, они не капиталисты, не за деньги вкалывают, но доверяя — проверяй. Всё равно страшновато. Нельзя мне без ноги, их всего-то две у меня.

— Резать будете или отрезать? — мужественно ставлю вопрос ребром.

Иваныч вмиг посерьёзнел, огорчённо насупился.

— Ну-ну, не ожидал, — пеняет мне, тому, кто рискует не только ногой, но и блестящей карьерой. — Буду резать, если согласишься, иначе на всю жизнь останешься «рупь пять — два с полтиной». Почистим, подмажем твои шарниры, подвяжем, свяжем где надо, зашьём, и затопаешь лучше, чем прежде. Обещаю! Согласен?

— Согласен, — буркнул, сдаваясь.

— Ну и лады, — удовольствовался настырный лекарь. — Подпиши здесь.

Оказывается, я ещё и подписать должен свой смертный приговор.

— Всё. Спи дальше, — и убежал, победно размахивая бумагой.

Какой тут сон? Я теперь и под наркозом не засну.

— Не бзди, Васёк, — как всегда успокаивает Петька. — Иваныч — мастак, сделает — будь спок.

— А я и не бзжу… не бздю… — отвечаю дрожащим голосом, весь уже во власти предстоящей операции. — А когда — не сказал.

— Чтобы ты не канителился почём зря.

В таком случае он добился противоположного — именно этим я и буду заниматься, пока не привяжут к операционному столу.

— Обед-то продрых, жрать хочешь? — спросил Петька, отвлекая земным от небесного.

Даже думать о еде противно! Да и неуместно перед трагическим событием.

— А что было?

— Щи — хоть портянки полощи, каша — соплей полная чаша, компот — не лезет в рот.

Богатое меню не вдохновило.

— Попить бы чего.

— Давай, подгребай к столу, сообразим напару. Лёшка вырубился.

Сообразили килограммовую банку американской тушёнки, — она в нашей стране, похоже, никогда не кончится — банку консервированной колбасы в смальце того же производства, банку непонятно чьих персиков — большое спасибо тебе, Анфиса, — нарезали зачерствевшего хлеба, покрыли копчёным салом, заварили крепчайшего чаю и, забыв о болячках, предались единственно доступной здесь радости жизни. Тамошнего расстреливаемого ублажают последними чаркой водки и сигарой, а нам, сермякам, и сало сойдёт. Дай бог, чтобы не в последний раз! О-хо-хо! Наелись до отрыжки и осоловело свалились на рабочие места. Можно и спокойно подумать об операции. А лучше — о приятном.

Перед началом нынешнего полевого сезона, убедившись в моей фундаментальной практической и теоретической подготовленности, меня всё-таки перевели в инженеры-геофизики. И даже назначили начальником геофизического отряда на сложном отдалённом участке, выбранном вопреки траперовским требованиям. Правда, назначили устно, без бумажного приказа, наверное, чтобы не зазнался с разгону. Наши руководители — умные люди: мне — лестно, им — выгодно, не надо доплачивать, и все довольны. Так дело пойдёт, на следующий год настоящим начальником отряда стану. Если другая какая скала не подвернётся.

— Лопухов! — я вздрогнул и вернулся в неприятный реальный мир. — Всё спишь да спишь! — почему-то злилась всегда спокойная Ксюша. — Ну и нервы!

— От слабости, — оправдываюсь, возвращаясь к тягучему страху.

— Идём, Жуков ждёт.

До чего неохота! Кряхтя по-стариковски, поднимаюсь, повиснув на костылях, оглядываю, возможно последний раз, последнее пристанище, дорогих товарищей, скафандра и, едва сдерживая слёзы печали расставания, говорю надрывно:

— Если что, считайте коммунистом.

— Топай, — ободрил проснувшийся Алёшка, — мы с Петькой за тебя обязательно вмажем.

Утешенный, поплёлся на Голгофу.

Я всегда думал, что операционная — это что-то очень стерильно-ослепительно-белое с большими сияющими лампами и зеркально кафельным полом, а меня притащили в небольшую прямоугольную комнатёнку с обшарпанным деревянным полом и стенами, выкрашенными до половины в зелёный сортирный цвет. Сверху свешивался убогий жестяной рефлектор, навроде прожектора на свалке, посередине застыл жиденький трубчатый катафалк на детских колёсиках, чтобы легче было вывозить трупы, а в углу под включённым бра разместился стол с наваленным на него сверкающим пыточным инструментом. Иваныч с каким-то кучерявым парнем стояли у окна, о чём-то тихо договариваясь и весело смеясь, радовались предстоящей резне. Из открытой форточки тянуло смертным холодом.

Вошла незнакомая сестра, с ног до головы в белом, коротко предложила: