Уравнение Куфу - Раиль Шариф

– Взгляни сюда, – Слайкер обратил внимание друга на разложенный перед ним пасьянс.

На столешнице в один ряд лежали четыре червонные карты: валет, дама, король, туз.

– Представим, что валет – это археолог Мишель Арно, дама – его жертва. А король и туз – это мексиканец Сальваро де Бальбоа и итальянец Джордано Круфо, – Слайкер вынул из колоды пикового туза и расположил сверху, посередине четырех карт. – Подозреваю, что пиковый туз и есть палач всех четырех жертв. Но как это объяснить? Кто этот пиковый туз?

– Слушай, у меня голова кругом. Чувствую, в твоем рукаве завалялся козырь. Выкладывай.

Слайкер знаком руки дал понять Бреду Ли, что требует тишины.

– Возможно, сейчас мы получим ответ на главный вопрос. Кто и зачем, – произнес он, протягивая к телефону руку. Включил громкоговорящую связь и набрал номер своего парижского друга Хэнка Диккенса. За истекшие полтора часа он звонил ему во второй раз. Тот проводил третью часть своей жизни, вися на телефоне, практически знал обо всем, что происходит вокруг, и неплохо на этом зарабатывал. И Слайкер бы нисколько не удивился, если бы вдруг выяснилось, что Хэнк прибинтовывает на ночь телефонную трубку к голове.

– Слушаю, – прозвучал из громкоговорителя мягкий, слегка женственный голос.

– Спасибо за информацию. Пополнение есть?

– А, это ты! – томно простонал Хэнк, явно путая деловой разговор с сексом по телефону. – Я в вечном долгу перед тобой. Нет такой информации, которую нельзя было бы купить, – казалось, он вот-вот замурлычет от удовольствия.

– Понял намек, – подхватил Слайкер. – Выкладывай, не тяни резину.

– Насчет денег я пошутил. Всегда буду помнить, как ты спас мою шкуру. Но, понимаешь, в чем дело… – голос Хэнка стал хриплым и грустным, словно в мембрану его трубки засыпали горсть песка. – Если ты стоишь, сядь. То, что я тебе расскажу из области метафизики. Идет Охота на Зверя!

Глава 15

Крепфол Сьюн к рейсу в Таиланд успел вовремя, но в Бангкоке ему еще предстояло успеть к рейсу на Сейшелы. «Боинг-747» находился в воздухе уже час.

Крепфолу Сьюну было пятьдесят пять лет, ростом он выдался небольшим, а телосложением средним, какое бывает у людей, не злоупотребляющих жирной пищей и спортивными тренажерами. В жилах этого человека текла азиато-арийская кровь, но сознание его было пропитано духом космополитизма.

Крепфол Сьюн никогда не улыбался, а если это и происходило, то лишь тогда, когда чистил зубы. Высокий лоб этого человека был испещрен траншеями глубоких морщин, но гораздо глубже был его разум – разум, впитавший в себя опыт и печаль сотен человеческих судеб. Его рано поседевшие, коротко стриженные волосы также говорили о том, что он многое повидал и многое пережил. Но печать трагизма читалась и в его черных, как два куска блестящего обсидиана, глазах – в глазах со сфокусированными на переносицу тяжелыми бровями и зрачками, излучающими укор и сильную волю. А от скошенного мощного подбородка по правой стороне его жилистого лица к самому уху тянулся глубокий алый рубец – БОЛЕЗНЕННОЕ НАПОМИНАНИЕ О ПОСЛЕДНЕЙ ВСТРЕЧЕ СО ЗВЕРЕМ.

Крепфол Сьюн был пилигримом, повидавшим множество стран и народов. И в какие бы обстоятельства он ни попадал, с кем бы ни говорил, он всегда проповедовал БОЖЬИ ЗАПОВЕДИ. Он помогал людям не только добрым советом и искренним сочувствием. Он принимал в судьбах людей прямое участие, ему не были чужды ни материальная помощь, ни физический труд. Но люди не всегда его понимали – потому что в их душах ЗВЕРЬ уже взращивал семена НЕНАВИСТИ, НАСИЛИЯ и СТРАХА.

Крепфол Сьюн занял кресло у окна. Ему казалось, что, лаская взглядом раскинувшиеся под лайнером облака, он становится ближе к богу. Десятидюймовый белокаменный крест, висевший у него на груди, был зажат в левой ладони. Древнее пророчество, выгравированное на белом камне в емкий иероглиф, жгло руку. А у самого сердца под складкой сутаны лежала одетая в кожу буйвола небольшая книга.

Облака, проплывавшие под авиалайнером, притягивали к себе взор пилигрима, они уносили его мысли в прошлое двухдневной давности, в Париж – в город, где и началась его миссия.

В загородном парижском доме Мишеля Арно – археолога, члена Парижской академии наук – Крепфол Сьюн бывал не впервые. В парадной гостиной, выполненной в стиле эпохи Ренессанса, у ближайшей стены всякого гостя первым делом встречали две каменные горгульи. Цепляясь когтями в обе стороны камина и ощерив черные грозные пасти, они точно напоминали избитую фразу: «Будь как дома, но не забывай, что ты в гостях». На стенах, отделанных панелями темного дерева, висели наборы старинного оружия и доспехов. А многочисленные полки были забиты атрибутами древнейших цивилизаций Центральной Америки, Мексики и Египта. Статуэтки и маски ацтеков и майя мирно соседствовали с бронзовыми фигурками царей и украшениями, привезенными из Долины Царей.

И каждый раз, прикасаясь к «осколкам истории» древнейших цивилизаций, Крепфол Сьюн испытывал необъяснимый трепет, словно в лицо ему дышала сама вечность. Иногда ему казалось, что он видит фрагменты жизни людей, живших в ту эпоху, слышит их голоса. Он мог полчаса стоять у какой-нибудь безделушки, переживая отголоски чей-то жизни.

В тот роковой день, следуя за хозяином дома сквозь лабиринты «осколков истории», Крепфол Сьюн подошел к его рабочему столу. По обыкновению они рассаживались в креслах друг против друга, пили зеленый чай и в спорах рождали истину. И только после все этого, соблюдая устоявшийся годами ритуал, пересаживались в жесткие стулья за письменный стол, и их беседа плавно переходила к осмотру новых «трофеев». В эти редкие моменты лицо Мишеля Арно осеняла улыбка.

И по тому, как Мишель Арно, нарушая ритуал, предложил сесть сразу за стол, Крепфол Сьюн понял, что произошло что-то очень важное.

– Я очень рад видеть вас в своем доме, любезнейший, – произнес Мишель Арно.

– Взаимно. Как Ваше здоровье?

– Полон сил, друг мой! Не сочтите за неуважение, что не предлагаю Вам чаю. Мы попьем позже. Но сегодня я пригласил Вас не для светских бесед и не для того, чтобы исповедоваться в грехах. Не мне Вам рассказывать, что археология – моя единственная женщина, моя страсть… Впрочем, перейду сразу к делу.

Мишель Арно выдвинул ящик стола и извлек на свет небольшой деревянный ларец. Расписанный по гипсовой грунтовке, он по своей тонкости и сочетанию красок напоминал лучшие образцы иранской и индийской миниатюры. На крышке ларца пилигрим успел заметить изображение сцен царской охоты, а на боковой, близкой к нему стенке – фараона на колеснице, поражающего в сражении азиатов.