Прощай, Грушовка! - Галина Василевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И он рассказывает нам, заикаясь от волнения, проглатывая слова. Он жаждет, чтоб и мы поверили во все это:
— Зашла к нам сегодня соседка Мария Юзафович, она на бирже работает. «Тебя, Элик, говорит, человек один спрашивает, он сейчас у меня сидит». Я иду к ней. Человек подает мне руку. «Я Степан, говорит, пришел из леса, из отряда имени Ворошилова. Твой отец меня послал, Петр». Как услышал я про отца, тут же готов был бежать в лес. «Почему же отец сам не пришел?» — спрашиваю. «Не мог, значит. Как мать поживает, как сестренки? Небось тоже хотели бы повидаться с отцом?» — «Конечно, говорю, все хотят его увидеть. Вот обрадуются, когда расскажу».
— Может, он записку от отца передал? Ты ведь знаешь его почерк, — говорит мой отец.
— Нельзя записку передавать: вдруг попадет не в те руки!
— А как он доказал, что от твоего отца пришел?
Я начала сердиться: еще доказательства какие-то нужны!
— Он же про сестренок спрашивал, — вмешиваюсь я, — значит, знает.
Отец не обращает внимания на мои слова и продолжает расспрашивать Элика:
— Ну, а этой соседке своей ты доверяешь? Она не могла ему все про тебя рассказать?
— Зачем? Ведь он сам ко мне пришел.
Мне жалко Элика. У человека радость, он такой счастливый прибежал к нам, а теперь на лице его растерянность. Как ни старается Элик, никак не может переубедить моего недоверчивого отца. Чтобы прекратить этот неприятный разговор, я спрашиваю у Элика:
— Так когда ты увидишь своего отца? Завтра?
— Нет, — отвечает он. — Мне еще нужно одну вещь достать. Степан и денег мне дал… Отец прислал, — поспешно добавляет Элик.
Он говорит об оружии. Без оружия в партизаны не брали, это мне было известно. Все оружие, добытое ребятами — Эликом, нашим Витей, Толей Полозовым, — передано в отряд. А вот теперь, когда Элику самому понадобилось оружие, ничего нет. И он прибежал к Вите: может, в тайнике что-нибудь осталось? Но я знаю, Витя свой пистолет не отдаст. Хорошо, отец Элика догадался передать ему деньги. Может быть, удастся купить оружие. Я гляжу на Элика, и мне досадно. Мой отец, вместо того чтобы порадоваться за Элика, сомневается.
Элик то садится в кресло, то вскакивает и снова повторяет все сначала, старается убедить нас, как хорошо складываются у него дела. Но в то же время чувствуется: недоволен он и собой, и моим отцом. Он хотел уйти, не дождавшись Вити, но все медлил. Подойдет к двери, вытащит из кармана часы, посмотрит на них и снова возвращается. Вся надежда у него была на Витю.
А я бросала сердитые взгляды. Ох уж эти взрослые!
Пришел Витя.
— Выручай, — бросился к нему Элик. — Помоги мне по-дружески. Мне одна вещь нужна, у тебя есть, припрятанная.
Витя сразу понял, чего хочет Элик, и задумался.
— У меня нет. Сам понимаешь. Если даже и есть у кого, так никто не продаст тебе. Самим нужно.
— Помоги. Если не достану, не знаю, что сделаю, — едва не плачет Элик.
Витя колеблется. Наконец он решается:
— Ну ладно, пошли.
— Дети, будьте осторожны, — предупредила мама.
Оставалось два часа до комендантского часа. Успеют ли? Я тихонько вышла из дома, присела на скамейку у дверей.
Мне не сиделось, я выбежала на улицу, но там ждать было опасно, могут застрелить. Уже темнело. Комендантский час приближался, а Вити все не было.
Он возвращался домой не по улице, а дворами. Я увидела его, только когда он уже подошел ко мне.
— Ты чего здесь торчишь? Случилось что-нибудь? — В голосе брата тревога.
— Да нет. Тебя жду.
— Делать больше нечего?
— Ну как, уладили? — Мне не терпелось поскорее узнать, будет ли оружие у Элика и скоро ли он встретится с отцом.
— А ты откуда знаешь, куда мы ходили? — И тут же добавляет: — Я ходил за обувью для тебя. — Витя подает мне настоящие босоножки на деревянной подошве с кожаными переплетами. И даже маленькие каблучки есть.
— Ой! Где ты взял такую прелесть?
Витя улыбается, довольный.
Дома я хвалюсь босоножками. А Витя достает из кармана пузырек:
— Это спирт. Для Нели.
Утром я бегу в больницу. В белую чистую тряпицу я завернула пузырек и положила в карман.
Город расчищают. Улицы стали шире, есть даже тротуары.
Я увидела фашиста-офицера, сошла с тротуара, дала ему дорогу. Вполне хватило бы места и двоим пройти. Но таков приказ Кубэ. Он боится, что прохожий подойдет поближе и стрельнет в упор из пистолета, а потом — в развалины. И поминай как звали. А то и фашиста туда затащит, если вокруг никого нет.
Случалось и такое. И не раз. Вот поэтому Кубэ выдумал этот приказ. Как будто для офицеров так безопасней. Из развалин тоже ведь можно стрелять.
Я подошла к госпиталю. Теперь мне не нужно было расспрашивать, где лежит Неля. Я поднялась на второй этаж, вошла в палату и сразу увидела полог над кроватью, где лежала Неля. Невысокий полог из прутьев. Поверх простыни на полог было наброшено одеяло. И все равно это не согревало ее. Неля дрожала от холода.
Я вынула из кармана пузырек:
— Это спирт. Витя откуда-то принес.
— Дай мне, может, согреюсь, — попросила Неля.
— Он же обожжет, — испугалась я. — Может, разбавить?
— Мне все равно. Только быстрее. Вода в бутылке, на тумбочке.
Я налила в стакан воды и спирту. Вода помутнела, и мне показалось, стакан нагрелся. Одной рукой я приподняла Нелину голову, другой поднесла ко рту стакан. Неля выпила, закашлялась. Лицо покраснело то ли от кашля, то ли от спирта.
— Возьми табуретку, сядь, — сказала Нелина соседка по койке. — Вон у той девочки.
— Так она же сама сидит.
— Сядет на койку.
На всю палату одна табуретка. Я поставила ее у Нелиной койки и села.
— Принесла зеркальце? — спросила Неля.
— Оно разбилось.
Неля кивнула головой. И я не поняла, то ли она поверила мне, то ли догадалась, что не хочу ее расстраивать.
«Почему ей сделали такой полог?» — подумала я.
— Тот бинт вместе с кожей сняли. Такая боль! Помажь спиртом. Говорят, скорее подсыхать начнет.
Я откинула край одеяла. Резкий запах мази ударил мне в лицо. Вот для чего такой полог! К лицу Нели я уже привыкла. Теперь меня поразили ее ноги, потемневшие то ли от мази, то ли от ожога.
— Можно стереть мазь?
— Что ты! — испугалась Неля. — Бинтом смачивай. У меня кусочек есть в тумбочке. Чистый.
Я налила спирту в стакан, смазала ее всю, еле притрагиваясь к телу. Все равно ей было очень больно. Она морщилась, стонала, но терпела.
Вошла медсестра. Она разносила лекарства. Положила на Нелину тумбочку две круглые таблетки. Я боялась, что сестра увидит спирт и накричит на меня. А она сказала:
— Это хорошо. Это ей очень нужно.
Я оставалась у Нели до тех пор, пока в дверях не показалась ее мама.
9
На кухне шипел примус, грелась вода в чайнике. Витя налил воды в тазик и опустил туда руки. Он держал руки в воде, чтобы хоть немного отстала угольная пыль, въевшаяся в кожу. Потом долго тер руки песком. Мыла не было. Руки покраснели и вспухли, но оставались черными. Витя морщился от боли и продолжал тереть, что-то бормоча себе под нос. Потом он вытер лицо и руки полотенцем. Полотенце стало черным.
— Мыло жалеют, чистюли, — ворчал он, — прут все в Германию.
Ужин был на столе: эрзац-хлеб, тарелка вареного щавеля и мисочка пшенной каши. Кашу мама давала только Вите, и то редко.
Витя быстро поел, лег на бабушкину кровать и сомкнул глаза. Значит, у него опять болит спина. Мы старались не шуметь, чтобы не разбудить его. Я сидела на кухне у окна и шила мешок. На столе я заранее поставила коптилку. «Когда стемнеет, зажгу и еще немного поработаю», — решила я.
Но когда стемнело, на кухню пришел Витя. Он плотно прикрыл за собой дверь.
— Ты поможешь мне листовки расклеивать? — спросил он.
— Когда?
— Сейчас.
Сколько я мечтала о таком поручении, так ждала его! Я старалась представить, как это произойдет. Мы смело, гордо пройдем по улице, и я буду чувствовать себя героем. Еще бы — у меня листовки! Я расклею их везде, где только можно. Люди будут читать и восхищаться, хвалить героя-смельчака.
А Витя предложил мне это так просто, я даже удивилась.
— Может, кнопками быстрее? У нас в сарайчике кнопки лежат… под столом… Целый коробок…
— Нет, надо приклеивать, чтобы тяжелее было сдирать, — сказал Витя.
— Где же клей возьмешь?
— Есть у меня небольшой запасец, у фрицев одолжил. Клеить будем поверх объявлений и плакатов, агитирующих граждан добровольно ехать в Германию на работу.