Навола - Паоло Бачигалупи

тени. По коже бегали противные мурашки от ощущения, будто за мной следят. Нож в руке казался маленьким и нелепым. Все жуткие истории о Ромилье, что я когда-либо слышал, пронеслись в моем сознании. Разбойники, нападавшие на простодушных путников. Волки, терзавшие рогатый скот. Фаты, заманивавшие людей к обрыву. Голгоцца, бродячие мертвецы, пожиравшие сердца живых...

Я не мог отвести глаз от теней. Там что-то было.

Я боком двинулся к седлу, по-прежнему держа перед собой кинжал, чтобы защититься от нападения, и принялся нащупывать меч, пытаясь одновременно следить за темнотой, пытаясь не шуметь, но страстно желая вооружиться. Рука нащупала рукоять и медленно вытащила блестящую сталь. Я держал меч и кинжал, как учил Аган Хан, но не знал, куда повернуться, знал только, что в темноте таится опасность. Выдыхаемые мною облачка клубились в холодном воздухе. Я хотел крикнуть, бросить вызов чужаку, кто бы это ни был, и в то же время смертельно боялся, что если так поступлю, то придется драться — и погибнуть.

Кто я? Бык, рожденный нападать?

Или мышь, рожденная прятаться?

— Кто здесь? — Мой голос дрожал, и я сразу пожалел, что открыл рот. Это был писк добычи, а не человеческая речь. — Кто здесь? — попробовал я еще раз, но от звука собственного голоса в диком лесу мне стало только хуже.

Внезапно я понял, ощутил нутром, что не принадлежу Ромилье. Плетение Вирги не для меня. Подобно всем людям, я преувеличивал свою значимость. Впал в гордыню. Плетение огромное, полное теней и внимательных глаз, а я маленький — и одинокий. Неудивительно, что Аган Хан ненавидел это место. Ромилья не предназначалась для человека...

Тень возникла на краю поляны. У меня перехватило дыхание. Черный силуэт, размером почти с Пенька, наблюдающий за мной блестящими зелеными глазами.

Теневая пантера.

Она пригнула голову и сгруппировалась; хвост хлестал, словно плеть. Я мог бы сказать, что вскинул меч и закричал, что не испытывал страха, но это было бы неправдой. На самом деле я так испугался при виде огромной кошки, приготовившейся к прыжку, что не смог даже поступить как кролик — дать деру. Я еще плотнее вжался в дерево, держа меч перед собой и трясясь от ужаса. Я молился Амо, Деллакавалло, Вирге, моему отцу, любому богу, который мог меня услышать, чтобы он просто не дал этой кошке напасть.

Мы долго смотрели друг на друга. Я — застыв от страха, с трясущимся в кулаке мечом. Пантера — собравшись для прыжка, оценивая меня. Мы оба попали в сеть Вирги, оба играли свою роль; наши сущности были связаны, а судьбы переплетены. Охотник и жертва.

Внезапно я почувствовал себя слишком сопричастным Фирмосу.

Я, столь гордившийся своим умением ускользать и преследовать Агана Хана, теперь понял, каким маленьким был в огромном плетении. Я едва не рассмеялся. Я считал себя великим — подобно ребенку, который научился ходить и возомнил себя королем. И вот он я, часть плетения, как мне того и хотелось. Я и теневая пантера, и у каждого своя роль.

Странное спокойствие опустилось на меня. Мы оба не имели значения. Мы были братьями, запутавшимися в плетении, крошечными искрами в пульсации Фирмоса. Братьями, вдыхавшими один и тот же холодный воздух, чувствовавшими один и тот же болотистый запах, ощущавшими одну и ту же ледяную грязь под ногами, слышащими шорох мышей в подлеске. Мы были врагами. Мы были друзьями. Мы были добычей. Мы были охотниками. У каждого из нас была своя роль. Я приготовился к атаке.

Презрительно хлестнув хвостом, пантера развернулась и скрылась во тьме.

Я изумленно моргнул. Вгляделся в темноту, не веря глазам.

Лесные тени колыхались и дрожали, но кошка не вернулась.

Быть может, она играла со мной? Я прищурился, всматриваясь во тьму. Прислушался. Высоко надо мной шелестели листьями деревья. Маленькие существа суетились в подлеске. Вдалеке река срывалась со скалы. Мое дыхание серебрилось в холодном лунном свете. Огромное существо не прыгнуло на меня.

Пенек спал, не догадываясь о нашем госте.

Я больше не уснул.

С восходом солнца характер Ромильи вновь переменился.

Ее одежды вновь стали зелеными и причудливыми, теплыми и гостеприимными, настолько, что теневая пантера казалась чем-то невероятным, обрывком моего тревожного ледяного сна. Подобные создания встречались невероятно редко, особенно здесь, вдали от Глубокой Ромильи. Я никогда не слышал, чтобы теневая пантера подходила так близко к местам, где жили, охотились и возделывали землю люди.

Вместе с солнцем вернулась и моя отвага. Я прочесал поляну, высматривая следы ночного гостя, но, к моему разочарованию и смятению, ничего не обнаружил. Ни отпечатков лап, ни черных шерстинок. Я начал седлать Пенька, но потом, не в силах смириться, вернулся на край поляны и снова осмотрел землю, раздвигая папоротники, пригибаясь, чуть ли не ползая, в то время как Пенек наблюдал за мной с безмятежным недоумением.

Я едва не проглядел отпечаток. Он был таким крупным, что я не сразу узнал след лапы. Я прижал к нему ладонь и растопырил пальцы, но он все равно оказался крупнее. И, отыскав один, я мог отыскать и другие, мог пройти по ним к водопаду... Я обнаружил более глубокий отпечаток на более мокрой земле, смог разглядеть контур ступни и вмятины от подушечек пальцев во всех деталях.

Вокруг просыпались птицы, чирикали и клекотали, приветствуя рассвет. Пенек нетерпеливо фыркнул, давая понять, что нам давно пора двигаться. Я долго смотрел на отпечаток лапы, потом, содрогнувшись, осознал, что забрался глубоко в подлесок и, если существо по-прежнему рядом, я не увижу его, пока оно не прыгнет.

Весьма поспешно я вернулся к Пеньку и закончил седлать его.

В золотом свете дня мы вскоре обнаружили путь вниз со скалы, мимо водопадов, а затем, к моему изумлению, пробрались через заросли ежевики, усыпанные ягодами, и вышли прямиком на тропу, которую искали. В это же мгновение мое чувство направления вернулось, и я понял, каким образом заблудился.

Это было головокружительное ощущение, такое же странное и неприятное, как в тот момент, когда мы свернули не туда. Но ландшафт вновь стал знакомым и дружелюбным, я теперь знал свое место на нем — и мое облегчение было столь велико, что я расхохотался.

Я сел верхом на Пенька и пустил его по тропе; несколько часов спустя мы прибыли, грязные и замерзшие, в кастелло архиномо Сфона, где царил хаос, поскольку все семейство готовилось отправиться на мои поиски.

Куадра премиа был полон народу — отряд Сфона с Аганом Ханом во главе уже оседлал лошадей, отец с другой группой тоже собирались выезжать.

— Давико! — воскликнула Челия. — Где ты был?

Все обернулись, когда Челия кинулась через двор ко мне. Мой отец. Аган Хан. Каззетта. Мерио. Патриномо Сфона. Стражники.

— Посмотри на себя! Ты ужасно выглядишь! — упрекнула она, стаскивая меня с Пенька. — Что ты с собой сделал? Ты ранен?

Все потрясенно обернулись на ее возгласы, а затем с криками кинулись ко мне: Давико! Сфай! Дове сайяй сегретинато? Давико куи!30 — снова и снова, и каждый норовил притянуть меня к себе, посуетиться надо мной, осмотреть с головы до пят, словно я был древним Чиранайусом, восставшим из мертвых, и вопросы сыпались так быстро, что я не мог ответить ни на один, пока отец не положил этому конец и не дал мне шанс заговорить.

Когда я объяснил случившееся, Аган Хан рассердился, что мы с Пеньком так ловко провели его.

— Это не игра, Давико! Посмотрите, сколько людей вы переполошили! Заставили волноваться! — Он стянул перчатки для верховой езды и пошел было прочь, затем повернулся и погрозил мне ими. — Вы почти мужчина — а по-прежнему играете в детские игры!

Однако по лицу моего отца блуждала легкая улыбка.

— Не тревожьтесь, Аган Хан. Это не ваша вина. Нельзя защитить мальчишку, который не хочет, чтобы его защищали. Как вы сами сказали, он становится мужчиной. Мужчины самостоятельно выбирают свой путь.

— Молодые мужчины выбирают глупые пути, — кисло ответил Аган Хан. — Если бы он встретил бриганта31, мы все сейчас