Я украл чужую жизнь - Алексей Андреевич Корнелюк

и только когда я подошёл, он осторожно повернул голову в мою сторону. Его подбородок подрагивал, глаза бегали.

Я постучал по стеклу.

Не решаясь открыть, он перекрестился.

Я постучал ещё раз.

Опустив окно, он, наконец, повернулся ко мне.

– Пожалуйста, помогите. – вымолвил я.

Дед взглянул на босые ноги, изрезанные руки и отвернулся.

– Я в беде… Мне нужна помощь, довезите, пожалуйста, до города.

Не знаю, что на него больше подействовало – что я в беде, или что он меня чуть не сбил и чувствовал себя виноватым – но он согласился.

Ехали мы молча. Дедуля всё время перекрещивался, особенно когда мы проезжали возле храмов. Наконец, на дороге появились фонари, а значит город уже не далеко.

Дома я никак не мог появиться, в полиции тоже. У таких людей как Борис Николаевич свои люди повсюду. Оставался только один выход – вернуться в ломбард, куда я сдал дедушкино кольцо, и молиться всем богам, чтобы вернуть свою жизнь.

Мне вдруг отчётливо стало ясно, что я счастливчик, что вся моя прошла жизнь – это подарок, который я в упор не замечал. И что самое странное – прошлое так и осталось блёклым прошлым, я просто взглянул на всё иначе. Как бы поменяв угол зрения, разглядел скрытые грани.

– Сынок, ты весь дрожишь. – просвистел дедуля.

Я повернулся в его сторону и увидел, что он совершенно беззубый.

Мы проехали мост, и я попросил остановиться.

Дедуля ещё раз перекрестился и уехал, оставив меня на пустой улице.

Остался единственный выход. Малюсенький шанс вернуть всё как было.

Я вдруг поднял глаза к небу и нехарактерно для себя помолился.

Глава 42

– Что значит у вас нет кольца с рубином? – переспросил я.

Оценщик зажмурил глаза и, помассировав виски, ответил:

– Это не ювелирный магазин, а ломбард. Хотите кольцо с рубином – идите в ювелирный. – и, посмотрев на часы, добавил. – Только в столь поздний час вряд ли что-то работает.

– Послушайте. – я подошёл ближе, сложив раскрытые ладони на витрину. – Мне нужно определённое кольцо, его заложил мой друг. Вы дали ему 100 тысяч. Это было старое кольцо с крупным рубином и вязью из узоров вокруг камня, помните?

Оценщик ни капли не изменился в лице и лишь пожал плечами.

– Ничем не могу помочь.

– Его у вас нет?

– Ничем не могу помочь. – устало повторил он.

– Это моё кольцо, отдайте, пожалуйста, его.

Оценщик и глазом не моргнул. Не похоже, что он врал, но отступать мне некуда.

– Я заплачу вам 200… – никакой реакции. – Триста… – снова молчит. – Миллион!

Работник ломбарда оглядел меня с ног до головы. Грязного, пропахшего тиной, с изрезанными руками.

– У меня нет кольца, которое вы ищете, ничем не могу помочь – снова он завёл свою шарманку и взбесил меня.

Подпрыгнув к витрине, я схватил его за грудки и резко потянул на себя. На его лице промелькнул испуг, но лишь на мгновение. Взяв себя в руки, он сказал:

– Не глупите, тут повсюду камеры, и сейчас мой палец лежит прямо на кнопке вызова охранной службы. Через 2 минуты с вами уже разговаривать не станут.

Я выпустил захват, дав оценщику вернуться за стойку. Одёргивая старый заляпанный пиджак, он попросил меня уйти, либо уйти мне помогут.

Последняя надежда треснула, как зубочистка, зажатая между пальцев.

Я уронил голову на грудь. Развернулся. Положил руку на дверную ручку и, толкнув её, вышел.

Не зная куда пойти, я медленно опустился на верхнюю ступень.

Теперь точно конец… Рано или поздно меня найдут и доведут дело до конца.

Почему, когда я хочу прекратить эту долбанную игру, она всё не заканчивается? В любой игре есть начало и конец, так где же этот грёбаный конец?!

За спиной скрипнула дверь.

Я повернул голову и увидел тлеющий уголёк сигареты, освещающий уставшее лицо оценщика. Опершись плечом о дверной косяк, он, словно ни к кому не обращаясь, сказал:

– Когда имеешь дело с закладными вещами, порой кажется, что у всего есть цена. Покупаешь – продаёшь, покупаешь – продаёшь… – затягивается и выпускает вверх три дымных колечка. – Но есть вещи, которые не продаются.

Я вопросительно посмотрел на него.

– Они вот здесь. – он указал на висок. – И здесь – а теперь показывал на область сердца. – Всегда с нами. Как забытые 5000 в осенней куртке. Порой на следующий сезон надеваешь её, застёгиваешь молнию, втягиваешь носом запах пыли и обнаруживаешь в кармане купюру.

Он снова затягивается и, подойдя ко мне, садится рядом.

– Пять тыщ там всё лежали и лежали, дожидались своего часа, чтобы потом приятно тебя удивить. С воспоминаниями и эмоциями так же. Они всегда там, и не нужно дожидаться следующего сезона, чтобы вспомнить. – оценщик стряхнул пепел и поднял наполовину скуренную сигарету на уровне глаз. – Воспоминания могут исцелять, дарить надежду и просто радовать. – протягивает сигарету, и я, немного колеблясь, беру. Затягиваюсь. – Исцели себя или подари надежду.

Мужчина встаёт, и я слышу, как хрустят его колени. Хлопнув меня по плечу, он уходит и через полминуты возвращается.

– На, примерь. – передаёт истоптанные Конверсы.

Я, зажав в зубах сигарету и щурясь от дыма, засовываю правую ногу – идеально.

Оценщик улыбается и возвращается в ломбард.

Исцели себя…

Я затушил сигарету о ступень, обул вторую ногу и мысленно поблагодарил оценщика. Он, сам того не ведая, дал мне зацепку. Теперь точно последнюю. И как я не подумал об этом раньше?

Глава 43

Вход на старое кладбище был один, но в моём случае от главного входа нужно держаться подальше. Я не помнил, где конкретно покоилось его тело, и доверился собственным ногам. Они должны вывести… Всегда выводили.

Каждый год в конце апреля, когда сходил снег и постепенно проклёвывалась свежая трава, я приходил на могилку деда. Это стало ритуалом, моей маленькой странностью, привычкой, если хотите. И вот сейчас, стоя возле дырки в заборе, я сделал шаг и оказался в царстве мёртвых.

Тёмное небо постепенно стало розоветь, но на сгорбившихся могилах всё ещё оставался сумрак. Я шёл не торопясь, осторожно, стараясь не сойти с маршрута. А пока шёл, стал вспоминать. Даже не так. Не вспоминать, а размышлять о иронии судьбы.

Мой дедушка всю жизнь был шофёром. Не таксистом, нет, он гордо называл себя шофёром и возил людей из правительства ещё в те года, когда Волга была редкостью.

Его стаж составлял около 40 лет, и он