Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918 - Ришард Болеславский

Полковник, положив левую руку на эфес сабли, громким голосом, словно сердитый учитель, отчитывающий провинившихся учеников, бросал в членов Совета рубленые фразы:

– Вы отвечаете за политические мероприятия. Должны уметь обращаться с людьми. Уланы на улице, идите и приведите их. Когда они мне нужны, я так и делаю. И мне это удается, иначе бы я не занимал это место. Все. – Он резко развернулся и вышел из комнаты.

Разгневанные члены Совета вернулись на митинг. Они обрушили на уланов поток бранных слов, которыми так богат революционный словарь.

– Товарищи, ваши офицеры дурачат вас. Ваше равнодушие – результат саботажа этих кровопийц! Вот что это такое! – кричал один из них, брызгая слюной. – Этот ваш полковник связан с белыми офицерами. Он угрожает вам. Вы боитесь его, этой жирной свиньи, этого прислужника буржуазии. Вы рабы, запуганные рабы…

«Рабы», «запуганные», «угрожает» – эти слова были неуместны в разговоре с поляками. Сто пятьдесят лет их заставляли быть рабами. Их ругали за то, что они родились поляками, что говорили и молились на польском языке. Теперь их опять ругали, но уже под знаменами свободы. Это переполнило их чашу терпения. Уланы включились в обмен «любезностями», причем преимущество явно было на их стороне, поскольку их словарный запас складывался на основе знания двух языков, польского и русского.

– Где они только отыскали такие слова, – покачав головой, сказал мой ординарец. – Я даже не решусь их вам повторить.

Русские присягнули Временному правительству. Поляки не стали этого делать. Мы провели собственную церемонию с освящением нового знамени полка – на красном фоне белый орел, государственный герб Польши.

Полковник вел активную просветительскую работу в полку. Он рассказывал солдатам о реальных путях демократии и общественном правосудии. Он словно предвидел, с чем нам придется столкнуться, и уделял огромное внимание содержанию лошадей, наличию боеприпасов и снаряжения. Он даже добился перевода в полк восьмидесяти польских солдат, служивших в артиллерийском полку, и обеспечил их лошадьми из резерва.

В один из дней полковник с несколькими офицерами отправились на верховую прогулку. Летом на раскинувшихся вокруг полях рос клевер, но сейчас они были покрыты снегом. Мы отыскали два огромных стога сена, величиной с трехэтажный дом. Полковник вытащил пучок сена, потер между ладонями, понюхал и даже разжевал пару стеблей.

Прямо на поле он прочел нам короткую лекцию о сене и лошадях. Я пережил войну, революцию, голод, но этот солнечный день остался моим наиболее ярким воспоминанием. Пятеро молодых, здоровых офицеров, сидя верхом, внимательно слушали полковника. Его голос звучал неожиданно мягко. Время от времени рукой, обтянутой перчаткой, он поглаживал усы. Небольшие мешки под добрыми карими глазами. Он блуждал взглядом по нашим лицам, и мы с обожанием ловили его взгляд. С присущим ему обостренным чувством справедливости полковник никого из нас не обделял своим вниманием Никто не чувствовал себя лишним, и это заставляло нас любить полковника больше прежнего. Мы восхищались его эрудицией, оценивали его тонкий юмор. Полковник объяснил нам, насколько важно правильно кормить лошадей. Тимофеевку[14] в лошадином рационе он сравнил с мясом в рационе питания человека, а клевер с овощами.

Сочные травы, растущие в низинах и на заливных лугах, полковник сравнил с конфетами и предупредил, что как человеку не стоит злоупотреблять сладким, так и лошадям не следует часто давать эту траву.

– Дети любят конфеты, но взрослые ограничивают их в сладостях. А лошади, господа, словно дети. Они с удовольствием едят жирную траву, растущую на заливных лугах. Но она не идет на пользу. Если лошади приходится много работать, ее надо кормить мясом, то есть тимофеевкой и овсом. На отдыхе лошади следует давать больше клевера, то есть овощей. Только нельзя переусердствовать: излишнее количество клевера может вызвать колики и газы. В холодную погоду отдавайте предпочтение овсу. Лошадь вознаградит вас за внимательное отношение. Любите своих лошадей, господа, и они отплатят вам любовью. Если в снежном буране вы потеряли направление, отпустите поводья: лошадь сама найдет дорогу к ближайшей конюшне. Лошадь никогда не даст вам замерзнуть.

Если вы вдруг испугались, но скрываете свой испуг (а именно так должен поступать хороший улан), лошадь мгновенно ощутит ваше состояние и сделает все возможное, чтобы спасти вас от опасности, или фыркнет, удивляясь вашей глупости, и, чтобы успокоить вас, начнет мирно щипать траву.

В пехоте говорят: «Это лошадь несет бравых кавалеристов в атаку». Да, конечно, лошадь, но только в том случае, если она чувствует ваше желание двигаться вперед, к победе. Лошади благородные животные, и вы, мои мальчики, должны всегда об этом помнить. В разговоре с ними не забывайте слово «пожалуйста». Я не встречал лошадей, которые бы устояли против вежливого обращения, чего не скажешь о людях. Как говорил Магомет, кавалерист всегда заходит к женщине с тыла, а к лошади с фронта. Лошадь предпочитает честные отношения, а женщина любит обходные пути…

Страна была охвачена волнением. На расстоянии пяти-шести километров от нас люди убивали друг друга из-за различия политических взглядов. Впереди нас ожидали еще большие потрясения. А здесь, на покрытом ослепительным снегом поле, слушая интересный рассказ полковника и вдыхая приятный запах сена, мы словно очутились в волшебном царстве. Не только мы, но и лошади с удовольствием слушали полковника. Они тихо пофыркивали, словно соглашаясь со словами нашего командира.

На обратном пути полковник несколько раз повторил, что нам обязательно надо получить хотя бы часть этого сена. У нас был месячный запас сена, но полк увеличился на восемьдесят уланов, и мы не знали, что нас ждет в будущем. Полковник был хорошим командиром. На следующее утро он пригласил капитана Рафа и приказал ему отправиться к квартирмейстеру, чтобы получить разрешение реквизировать как можно больше сена.

Капитан Раф получил в начале войны ранение; в его черепе застряла пуля. Пулю не удалось извлечь, и она давила на мозг. Врачи расписались в собственном бессилии, они ничего не могли сделать. Они даже не могли предположить, когда и какой будет исход. Раф казался вполне нормальным, за исключением дней, когда его мучили головные боли. Тогда он скулил, как побитая собака, и ковшами лил воду на свою несчастную голову.

Временами у него случались приступы беспричинной жестокости. Он собирал уланов и заставлял их бежать до тех пор, пока они не падали от усталости, или отжиматься бессчетное число раз. Стоя в центре плаца, капитан Раф отдавал команду за командой, без остановки, час за часом. Если занятия проводились верхом, то капитан заставлял уланов брать барьеры до тех пор, пока с лошадей не начинала падать пена. Тогда он приказывал уланам спешиться, расседлать лошадей, а затем повторить все в обратном порядке. И так по три, четыре, пять раз. При этом он не переставая орал: «Быстрее! Быстрее! Быстрее!» Иначе как пыткой это не назовешь, но, как ни странно, уланы прощали капитана.