Шестнадцать - Анна Чиж-Литаш

— А обычно оно с лимон?

— Я имел в виду, что оно яркое и даже греет, — слова путались, сбиваясь о мелкие камушки, разбросанные на пути.

— Я поняла, — она по-прежнему улыбалась. — Бабушка, я пойду на улицу.

Она набросила пуховик, впрыгнула в сапоги, захватила шапку и варежки, которые нежились на теплой батарее.

Дядя Сергей уже успел расчистить дорожки. Коридор до калитки напоминал крепость: по бокам высокие стены из снега, которые отгораживали дом от глаз соседей.

— Весной здесь будет море, — Алена кивнула на горы снега.

— Так только кажется. Я каждый год так думаю, а потом он резко сходит, оставляя мелкие лужицы.

Они вышли в переулок. Узкие тропинки, протоптанные ранними пешеходами, лабиринтами стелились по земле.

— Это тебе не Минск, — Ленька усмехнулся. — Здесь нет дворников, кто захотел — тот почистил.

— Я рада, что не в Минске, — мороз щипал за щеки и подбородок. — Я очень рада, что приехала.

— Хочешь рассказать мне? — они свернули рядом с домом Инны и пошли к железнодорожным путям.

Тишина звенела в ушах. Небо было таким чистым: казалось, кто-то перепутал и почистил его, прогнав даже маленькие облака, забыв про снежные дорожки.

— Если не хочешь — не говори, — продолжил он. — Просто показалось, что тебе хочется поговорить.

Оказавшись около путей, они сели на скамейку возле зарослей шиповника. Алена начала говорить. Она рассказывала долго, сбивчиво, прерываясь на слезы и смех. Поведала о бедном Ковтуне, о несправедливости мира, как помогла ему, облачив в папины джинсы и старый свитер. Делилась страшным: тем, что мучало ее последние месяцы. Рассказывала о жестокости Карины и равнодушии Тани. Она снова плакала, вспоминая Катю, лежащую без сознания на асфальте. А еще о сигаретах, невкусном пиве, грязных словах и поступках, которые совершила вместе с ними.

Алена говорила о правилах игры, которые все знали наизусть, что участвовала в ней, хотя и не хотела. Не решилась рассказать ему о том, что делала Таня по вечерам в подъезде, чтобы получить новые джинсы. А еще о том, чем занималась Катя, чтобы заработать деньги на лечение мамы. Алена умолчала и о себе — она не была с парнями, даже никогда не целовалась. И ей было очень стыдно. Только вот за что именно, сама не понимала.

Ленька слушал ее внимательно, ни разу не перебив. Ноги замерзли, а руки превратились в камень. Но он сидел и слушал, не позволив себе даже сдвинуться с места.

— Переезжай к нам! — спустя минуту после того, как Алена замолчала, сказал он.

— Ты серьезно? — она ухмыльнулась. — Как ты это представляешь?

— Очень просто! — он встал со скамейки и начал прыгать на месте. — Едешь в Минск, собираешь сумки, пишешь заявление о переводе в другую школу и все. Приезжаешь и сидишь со мной за одной партой!

Алена слушала Леньку и улыбалась. Ресницы покрылись инеем, а щеки напоминали два спелых яблока.

— У тебя все так просто! А как же родители?

— Вот проблема! Поживешь у бабушки. Уверен, она будет счастлива! А потом вернешься в столицу поступать в университет.

Алена представила, как собирается в школу, причесываясь перед бабушкиным трюмо. Садится за круглый стол, застеленный скатертью, и кушает горячие блины. Видела, как бежит по каменной дорожке, открывает калитку, которая издает протяжный скрип, и скрывается в зарослях узкого переулка. На углу улицы встречает Валю с Таней, затем к ним присоединяется Ленька, который тащит на плечах увесистый рюкзак. На следующем перекрестке они обнимают Сашу, Вику и Инну. Дорога до школы короткая, но за этот путь они успевают прожить маленькую жизнь, в которой есть место только смеху, любви и заботе.

Глава 16

Катя сидела на краю больничной койки и не сводила глаз с маминых рук. Сухие и одновременно мягкие, покрытые тонкой сеточкой вен. Ногти коротко обрезаны. Подушечки пальцев шероховаты от воды. Девушка положила ладонь сверху и сильно зажмурила глаза, не давая слезам дождем упасть на щеки.

Татьяна Николаевна приоткрыла веки. Взгляд был уставшим. Катя еще сильнее сжала мамину руку.

— Прости меня, — сказала она.

Соленая вода смочила ее губы.

Женщина посмотрела на дочь. Опершись на локти, она подтянула ноги и села на кровати. Было видно, что каждое движение причиняет дискомфорт.

— Мама, прости меня, — она не поднимала глаз, продолжая рассматривать грязные ботинки.

Татьяна Николаевна помотала головой.

— Это я должна просить у тебя прощения, — она говорила тихо, словно не было сил даже повысить голос.

Катя спрыгнула с кровати и встала на колени, продолжая держать маму за руку.

— Мама, я хотела помочь! Мне так стыдно, — она говорила сбивчиво, быстро, повторяя одни и те же слова. — Я не знала, как это сделать… А тут мне рассказали… Я не хотела, чтобы так вышло, — она уронила голову на постель и, вцепившись зубами в простынь, зарыдала.

Татьяна Николаевна положила ладонь на голову дочери и ласково погладила. Они не знали, сколько прошло времени. Час, два или десять минут. Больше никто не проронил ни слова. Лишь шелест волос нарушал тишину.

— Что это? — Катя взяла в руки лист бумаги и быстро просмотрела.

Доктор, сложив руки на груди, будто готовясь к нападению, начал говорить. Он долго объяснял симптомы болезни, что-то говорил о больших шансах на выздоровление, срочной покупке лекарств и много чего еще, что Катя пропустила мимо ушей.

— А в больнице нет лекарств? — она теребила лист, пытаясь унять дрожь в теле.

— Этих нет, — его голос был спокойным, даже черствым, как корки хлеба, которые Катя бросала птицам на подоконник. В этом голосе не было жизни, не было сочувствия. И поддержки тоже не было. Ей на мгновенье показалось, что кто-то просто включил запись на магнитофоне, а незнакомый мужчина лишь открывает рот.

— Как срочно нужно купить лекарства?

— Чем быстрее, тем лучше.

— Сколько дней? Один? Семь? Тридцать? — крик эхом разлетелся по узкому коридору.

— Неделя. Максимум, — чуть мягче сказал он. — Она здесь уже неделю. Если бы вы пришли раньше, мы бы уже смогли начать лечение.

— Я не могла прийти, — оскалилась Катя. — Значит, неделя. Это цены? — она указала на цифры.

— Да.

— Увидимся через неделю, — бросила она на ходу. Дойдя до поворота, остановилась. Доктор не сдвинулся с места.

— Нам в школе говорили, что мы живем в социальном государстве, которое должно заботиться о нас. Тогда почему в больнице нет лекарств, чтобы вылечить мою маму!? — она сделала глубокий вдох, давясь слезами. — Неужели государству не интересно, где шестнадцатилетняя школьница возьмет такие деньги? Не интересно? Очень жаль! Потому что это