Шестнадцать - Анна Чиж-Литаш

звука он вздpaгивал, прикрывал глаза и еще сильней сжимал хрупкую руку Алены. Затем звук стал глуше. А скоро и вовсе слился с тишиной кладбища. Еще десять минут и небольшой холм появился над могилой матери. У них не было венков, лишь две замерзшие гвоздики упали на песочный холм.

— Пойдем отсюда, — Олег сделал шаг вперед, не выпуская Аленину руку.

— А папа?

Он посмотрел на отца, который курил, прислонившись к березе.

— Сам разберется. Пойдем.

И они ушли. Вдвоем. Держась за руки. Такие разные и такие похожие друг на друга.

Спустя час, когда тишина снова вступила в свои права, приказав замолчать даже птицам, на дорожке послышались шаги. Силуэт посетителя был почти неразличим, сумерки съедали детали, оставляя лишь размытый образ. Кто-то подошел к насыпи, которая уже успела покрыться плотным слоем снега. Долго стоял на одном месте, а затем еще столько же сидел рядом на белоснежном ковре, укрывавшем землю.

Десять гвоздик на следующее утро нашел дворник на могиле без креста. Отбросив одну в сторону, он забрал букет и исчез.

— Как ты? — Алена остановилась на углу двухэтажного дома, покосившегося от времени и ветров.

Олег пожал плечами, вглядываясь в темные окна своей квартиры. Она проследила за его взглядом:

— Твоего папы нет дома.

— Его сегодня не будет. Похороны — повод для того, чтобы выпить.

— Тебе не хочется домой? — Алена вглядывалась в его усталое лицо.

— Мне ничего не хочется.

— Может, прогуляемся? — ежась от холода, спросила она.

Олег встретился с ней глазами и улыбнулся:

— Иди домой, ты очень замерзла. Я тоже пойду. Завтра увидимся в школе.

— Ты придешь?

— Да, — он сделал шаг навстречу к ней, но остановился. Хотел попросить Алену не уходить, побыть с ним, разговаривать, пока сумерки не съедят солнце. Мечтал позвать ее в гости, напоить горячим зеленым чаем, а потом вместе устроиться перед телевизором и посмотреть все части фильма «Один дома». Так сильно желал снова взять ее за руку и вдохнуть аромат ее вязаной шапки, что у него закололо в ладонях. — Спасибо тебе огромное за все. Не передать, как ты помогла мне.

— Не за что, — пожала плечами Алена.

Всю дорогу домой она представляла себе Олега, скрутившегося калачиком на старом диване в полутемной квартире.

Глава 19

Звонок звенел громко и назойливо. Бросив сумку на подоконник, Алена прикрыла уши ладонями. Ночь не подарила ей сон. Часами она перекатывалась с боку на бок, то набрасывая одеяло, то раскрываясь от внезапного приступа жара. Она еще никогда не встречалась со смертью. С бабушкой они часто бывали на кладбище, как говорила мама — проведывали дедушку. Там ей было спокойно, а чувство страха смерти оставалось непознанным. Она могла одна гулять среди обшарпанных оград, ступая по узким, поросшим жесткой травой, тропинкам. Алена с любопытством разглядывала фотографии людей на памятниках.

Вчера было иначе. Это реальная смерть, а не просто фотография на камне. Это была мама ее друга, которую она иногда встречала возле магазина или на дорожке, ведущей к школе. Дедушку Алену не знала. Не видела его морщинки под глазами от улыбки: бабушка говорила, что он все время улыбался. Не знала, как он пахнет и насколько громкий у него смех. Все, что ей было известно, — это портрет, стоженный из бабушкиных и маминых рассказов. Поэтому его смерть была чем-то нереальным, историей из фильма, картинками из книги.

Маму Олега она помнила живой. Ее терпкий запах пота и алкоголя туманные глаза, в которых редко загорался огонь, сутулую спину, согнувшуюся под бременем ненужней жизни. От ветра и алкоголя ее кожа всегда была сухой и красной. Алене казалось, что, если провести по ней ладонью, то можно пораниться.

Она не испытывала к ней жалости, сострадания. Ее смерть стала для нее ужасом, концом света. Впервые осознала, что жизнь человека может закончиться, как день, как лето. Разница лишь в том, что на смену осени и весне снова придет жара, а день, сменившись ночью, опять вдохнет жизнь в города. И все снова побегут по кругу. Все, кроме мамы Ковтуна, и тех, чью жизнь беспощадно забрала ночь.

— Синичкина, не спи! — Таня подкралась сзади и хлопнула ее рукой по попе. — Пошли, твоя любимая алгебра начинается.

Алена бросила усталый взгляд на белокурую подругу, чьи глаза излучали столько света, что могли осветить все школьные коридоры.

— Чего вы все такие тухлые? — Таня, выпрямив спину и вздернув подбородок, вышагивала по коридору.

Алена отмахнулась. Таня остановилась и резко повернулась к ней.

— Это все из-за Ковтуна? Точнее, из-за его мамы?

— Есть немного.

— Что вы все с ума сошли из-за ее смерти! — Таня тяжело дышала. Ее белоснежная кожа наливалась краской. — Да, грустно! Да, тяжело! Бедный, несчастный Ковтун! Честно, мне тоже немного его жалко. Совсем чуть-чуть. Настолько чуть-чуть, что смерть его мамы равноценна смерти вон того голубя за окном, — он ткнула пальцем в запотевшее окно.

Алена хотела выразить протест, возмутиться, наброситься на нее. В эту секунду ей управляли эмоции, с которыми она не могла справиться. Еще немного — и ее тело разлетится на тысячи осколков. Таня не дала ей сказать.

— Почему вы его жалеете? Ладно, ты, страдалица! Но Карина? Она то куда лезет?!

Алена пошла по коридору. Таня за ней.

— Стой! Я не договорила! — она схватила Алену за рукав и развернула к себе. — А ты знаешь, сколько по всему миру за день умирает детей? Или взрослых? Нормальных взрослых, а не такое отрепье, как мамаша Ковтуна! Почему вы не страдаете и не убиваетесь по ним? Не льете слезы? Не посылаете им письма сочувствия? Не приходите на похороны? — Таня не могла остановиться, из нее сочился яд. Каждое слово разрушало ее, делало больно, но она продолжала говорить, как заводная кукла, у которой сломался механизм, и она повторяет одни и те же слова, нервно размахивая руками.

— Да что с тобой?! — завизжала Алена. — Ты достала уже! Откуда в тебе это все? Откуда? — Алена схватила ее за воротник. — Что тебя так злит? Что не поделила с Ковтуном? Стой! Можешь не отвечать, я знаю!

Таня остановилась.

— Вы похожи! Да! Ты не ослышалась! Очень похожи! И тебя злит, убивает это сходство, — Алена сорвала с руки ее новую сумку. — Что это? Сумка! Откуда она у тебя? Рассказать? Ты же этого не стыдишься! Мама купила? Или папа? Конечно, нет. Потому, что у тебя тоже нет денег ни на сумку, ни на сапоги, — Алена ударила ее по ноге. — Ни у