Украинский нацизм. Исторические истоки - Вардан Эрнестович Багдасарян

Хмельницким, по существу своему были несовместны с государственным началом, будучи принадлежностью его самого, и, кроме того, как все привилегии, благоприятствовали высшим сословиям и ничего не значили или даже были предосудительны для народа. От этого так часто, при соприкосновении с государственною властью, отскакивала от нее в ужасе та часть украинского народа, которая наиболее свыклась с разгульною жизнью, т. е. казаки. Они признавали необходимость верховного владычества Москвы и боялись его, не могли свыкнуться с его требованиями. От этого также склонялись они по временам к татарам и туркам, зная наперед, что то было бы подчинением только на словах»[107]. Страданием для украинцев оказывалось, таким образом, привнесение в край государственного начала с соответствующей дисциплиной и ответственностью, без чего не могло бы существовать ни одно государство. И вывод, который делает Самарин в своей рецензии на книгу Кулиша: «Пусть же народ Украинский сохраняет свой язык, свои обычаи, свои песни, свои предания; пусть в братском общении и рука об руку с великорусским племенем развивает он на поприще науки и искусства, для которых так щедро наделила его природа, свою духовную самобытность во всей природной оригинальности ее стремлений; пусть учреждения, для него созданные, приспособляются более и более к местным его потребностям. Но в то же время пусть он помнит, что историческая роль его — в пределах России, а не вне ее, в общем составе государства Московского, для создания и возвеличения которого так долго и упорно трудилось великорусское племя, для которого принесено им было так много кровавых жертв и понесено страданий, неведомых украинцам; пусть помнит, что это государство спасло и его самостоятельность; пусть, одним словом, хранит, не искажая его, завет своей истории и изучает нашу»[108]. Признавая, что только в составе России возможно само существование Украины, Самарин совершает важнейший шаг на пути ее дальнейшего отделения: признает самостоятельность существования украинского народа. Такое признание явилось следствием просветительской активности таких фигур, как Кулиш или Костомаров.

Возможно, именно через Кулиша Кирилло-Мефодиевское общество предполагало выстраивать коммуникации с другими центрами славянства. В период деятельности общества он как раз находился в командировке от Петербургского университета в странах Европы. Арестован Кулиш был по делу общества в Варшаве. То, что Пантелеймон Александрович был привлечен следствием при нахождении вне Украины, говорит о том, что связи Кирилло-Мефодиевского общества, вероятно, распространялись за пределы Малороссии. Впрочем, в сравнении с Шевченко Кулиш был менее радикален и легко признал допущенные ошибки. Об этом свидетельствует данная ему характеристика в докладе генерал-адъютанта А.Ф. Орлова на имя императора: «Вина Кулиша, также не принадлежавшего к Украйно-славянскому обществу, в некоторой степени сходна с преступлением Шевченко. Любя пламенно свою родину — Малороссию, он в напечатанных им книгах с восторгом описывал дух прежнего казачества, наезды гайдамаков изображал в виде рыцарства, представлял историю этого народа едва ли не знаменитее всех историй, славу его называл всемирною, приводил песни украинские, в которых выражается любовь к вольности, намекая, что этот дух не простыл и доселе таится в малороссиянах; описывал распоряжения императора Петра I и преемников его в виде угнетений и подавления прав народных. Книги Кулиша могли бы производить почти то же впечатление на малороссиян, как и стихи Шевченко, тем более, что сочинены для детей старшего возраста. Разница между ними состоит в том, что Кулиш выражал свои мнения всеїда с приличием и, увлекаясь любовью к родине, вовсе не предполагал, что эти мнения его могут быть приняты или истолкованы в дурном смысле. Коїда указали Кулишу на двусмысленные места в его книгах, он с ужасом увидел, что мысли его действительно могли произвести вредные последствия.

Кулиш вполне понимает, что сколько ни любил родины своей — Украйны, он обязан быть еще более преданным отечеству — России — и уверяет, что никогда не думал иначе, что выражая любовь к родине, он и не помышлял смущать или колебать верноподданность ее к престолу вашего и.в.»[109].

Различались и выносимые Кулишу и Шевченко наказания. Кулиша предписывалось назначить на чиновничью должность по одной из отдаленных великоросских губерний. Ограничения же касались должностей, связанных с научной деятельностью.

Несмотря на компромисс с властями, Кулиш своей деятельностью внес значимый вклад в формирование украинского националистического нарратива. Концентрированно этот нарратив может быть определен как миф об украинском казачестве. По мнению Кулиша, и крестьянство, и дворянская элита утратили исторически украинский дух. Крестьяне потеряли его в силу пребывания в рабском состоянии. Дворянство же переняло нравы и жизненные установки иных культур. Но оставалась третья сила истинных выразителей украинского народного духа — казаки. «Есть еще, — писал он в 1846 году в «Повести об украинском народе», — в разных местах Украины казаки-поселяне, потомки городовых Козаков. Они составляют многочисленное сословие и отличаются от прочих украинцев чистотою народного типа, который в высших сословиях истерт чуждою цивилизациею, а в крестьянах подавлен беспрестанными притеснениями»[110].

Для Кулиша героями украинского народа являлись и Богдан Хмельницкий, и Иван Мазепа, которых обычно в рамках российского исторического нарратива было принято противопоставлять друг другу. Договор, заключенный Богданом Хмельницким с Московским царством, будто бы подразумевал сохранение независимости Украины. Ликвидирована она была уже в более позднее время. Модель гетманщины Хмельницкого позволяла, с точки зрения Кулиша, выстроить систему по образцу западных демократий. «Если бы, — писал он, — продолжился порядок вещей, установленный Богданом Хмельницким, в Украине цивилизация так же прочно развилась бы из собственных начал, как и в западных странах Европы»[111]. Таким образом, положение о том, что Россия препятствовала Украине стать европейской страной, использовалось украинофила-ми еще в XIX столетии.

Сторонником демократии преподносил Кулиш и Ивана Мазепу. В «Повести об украинском народе» он утверждал, что гетман «питал тайную надежду на самостоятельность Украины. Мазепа постигал, что Украина, по демократическому своему образованию, не может отдельно существовать иначе, как в виде республики, что для этого народа понятно только право вечевого закона и что всякий самовластный гетман не найдет в нем себе усердных подданных». В этой логике антигероем, подавителем народной свободы и национального духа оказывался у Кулиша Петр I.

Курьезы возникли с первым переводом текста Библии на украинский язык, осуществленным Кулишом в 1860 году. Проблемы возникли из-за отсутствия литературного украинского языка и использования в таком качестве языка народного. Даже Иван Франко, лично внесший значимый вклад в развитие украинской словесности, вынужден был констатировать: «Кулиш, переводя священное писание на украинский язык, никогда не умел найти границу между народным и церковным языком и постоянно употреблял такие славянизмы как «речет», «глагол» и др. А вместе с